Шейлок в виртуальном мире

На белоснежных полках и столах стерильного современного офиса светятся, мигают компьютеры, экраны множества телевизоров, время от времени начинает шелестеть бумажная лента факсов, внушительных размеров монитор добросовестно отражает все происходящее в пространстве его видения. Сцена из современной пьесы? Отнюдь, — комедия У. Шекспира «Венецианский купец» 1600 года, получившая наименование «Шейлок» по имени главного героя), в постановке Роберта Стуруа и сценографии Георгия Алекси-Месхишвили на сцене московского театра “Et cetera”. Удивляться не следует. Для Р. Стуруа любая пьеса любой страны и эпохи всегда лишь повод для собственных размышлений о смысле бытия, законов божеских и человеческих, без какого-либо стремления быть обязательно понятным и понятым зрителями. Это уж их, зрителей, личное дело уразуметь, что хотел сказать своим спектаклем постановщик. И пусть каждый в меру отпущенных ему умственных способностей правильно или фантазийно разгадает заковыристые режиссерские загадки. Не претендуя на попадание в десятку, попробую и я предложить свою версию расшифровки «Шейлока» Р. Стуруа. Главных героев в спектакле двое: венецианский ростовщик Шейлок в исполнении Александра Калягина и богатый купец Антонио Александра Филиппенко — идейные противники. Ибо: Шейлок ссужает нуждающихся в деньгах за проценты, Антонио раздает свой капитал друзьям бескорыстно. Антонио брезгливо-пренебрежительно относится за то к ростовщику, Шейлок ненавидит за глупость и бессмысленное с его точки зрения расточительство купца, да и все его окружение — беспечных, легкомысленных молодых венецианцев. Отсюда антагонизм, доходящий у Шейлока до жажды куска мяса, вырезанного из живого тела своего врага. Так у Шекспира, так, в основном, и в спектакле. Однако же со значительными отклонениями. По пьесе Антонио то появляется, то надолго выключается из действия, в зависимости от поворотов сюжета. У Стуруа Антонию — болезненно-бледный, с элегантной небрежностью одетый мужчина средних лет — не покидает сцены на протяжении почти что всего спектакля. Мало того — он его протагонист, более чем Шейлок главная движущая сила событий, а тонкая палочка в его руках — то ли дирижерская, то ли волшебная, мановению которой подчиняются люди и предметы. Он поворачивается к монитору, и на экране возникает изображение, он взмахивает палочкой, и сцена заполняется народом, распахиваются створки люка и из него, словно черт из коробочки, возникает человеческая фигура. И тогда приходит мысль: не есть ли все происходящее перед нами плод фантазии этого современного устало-ленивого человека, пресыщенного жизнью и решившего от скуки позабавиться компьютерным сочинением некоего виртуального «ужастика» в духе американских комиксов, поместив самого себя в вариации шекспировского сюжета. (Обозреватель «Вечернего клуба» Глеб Ситковский расшифровывает спектакль Стуруа как дурной сон, привидевшийся Антонио. ) А коль скоро это придумка человека современного, то и время действий, обстановка, люди должны быть сегодняшними. Женихи богачки Порции (Алена Ивченко) из принцев Марокканского и Арагонского (их обоих играет Игорь Золотовицкий, актер МХАТа им. Чехова) обернулись узнаваемыми нынешними шейхом со свитой из Кувейта или Эмиратов и грубым солдафоном в «камуфле», очень смахивающим на «друга» Жириновского Саддама. Дочка Шейлока Джессика (Мария Скосырева) сбежала к своему возлюбленному Лоренцо (Александр Жоголь), похоже, прямо из гимназии в форменном платьице и, привычно устроившись на раме его велосипеда, позволила увезти себя в неизвестном направлении. Вполне по-современному. Вот только Дож Венеции (Людмила Дмитриева), оказавшись почему-то женщиной (хотя существовала же в действительности папесса Иоанна!), появляется в суде, словно на Венецианском карнавале, в одежде и головном уборе давно прошедших веков. Добавим сюда бронзированные изображения коровы, теленка и свиньи, с немым изумлением взирающие на происходящее из правой кулисы, а слева пышное яркое голубое дерево, эффектно выделяющееся на белом фоне. Виртуальный мир? Так пусть же будет он таким сполна! А что же Шейлок? Ведь его именем назван спектакль. Невысокий, полный, в безукоризненном черном костюме, котелке и с тросточкой, он вовсе не выглядит кровожадным вампиром, жаждущим упиться кровью и закусить плотью христианина. Шейлок Калягина внешне поразительно похож на милого чаплинского героя Чарли, только отнюдь не наивного и недотепистого. Калягинский Шейлок — человек делового мира, банкир, знающий цену времени и деньгам. В его офисе работа не прерывается ни на минуту, и верный Тубал (Анатолий Грачев) не отрывает взгляда от компьютерного окна в биржевой мир. Человеческая ценность определяется здесь не по национальному признаку, а по величине капитала. Шейлоку осточертели аристократические бездельники, кичащиеся своей нищей родовитостью и шпыняющие его, способного скупить их всех на корню, обидным словом «жид». Бизнес вненационален, и только дураки не хотят этого понять. Странный договор с Антонио на фунт мяса из его тела, в случае неуплаты долга в оговоренный срок, изощренная месть Шейлока своим оскорбителям, всем разом. Кажется, он сам слабо верит в возможность осуществления этой изуверской сделки, и когда все-таки оказывается, что он выиграл, дрожащая рука со скальпелем предательски выдает его страх, куда больший, нежели торжество. Но и Антонио, кажется, чересчур «заигрался». Его отчаянный, истошный крик, когда спина коснулась операционного стола, единственный, пожалуй, искренней, естественный порыв человека, сросшегося с маской напускного равнодушия. Вердикт суда Дожа больно ударил по самолюбию и кошельку Шейлока, но оказался не смертельным. И в финале оба — Антонио и Шейлок — с печальной обреченностью вглядываются куда-то вдаль, сквозь нас, сидящих в зале, сквозь время, в которое мы живем. И тихо, медленно падают слова Антонио: «Не знаю, отчего я так печален. Мне это в тягость; вам, я слышу, тоже». Интересно отметить, что с этих слов начинается у Шекспира «Венецианский купец». Стуруа заканчивает ими свой спектакль. Или тот спектакль, что представил нам Антонио, сам ужаснувшись буйству собственной фантазии. Но это, повторяю, лишь моя версия, мое объяснение виденного. Сходите на «Шейлока» в театр «Еt cetera» и, может быть, он вызовет у вас совсем иные мысли. Постановки Роберта Стуруа всегда столь многомерны и многозначны, что допускают тоже множественность их расшифровок и разгадок.