Петер Штайн под шапкой Мономаха

Спектакль живого классика немецкой сцены вышел на сцену Et cetera 17 января — при полном стечении театральной Москвы в партере. Бориса предполагал играть Александр Калягин — но передал роль мэтру Вахтанговского театра Владимиру Симонову. Григорий Отрепьев — актер Et cetera Сергей Давыдов. Пимен — Борис Плотников, один из лучших актеров МХТ им. А.П. Чехова. Сценограф — Фердинанд Вегербауэр, соавтор Петера Штайна в 25 спектаклях, включая часть легендарных чеховских постановок.

«Режиссеру… нужна вера в способность актеров, и он должен найти… режиссерское решение, которое позволит выстроить плавную последовательность сцен. Все остальное обеспечит автор», — говорил Штайн о своем московском «Годунове». Еще одно (и весьма важное!) замечание режиссера: «Народные сцены у Пушкина не разработаны, только обозначены. …Их можно сделать комическими». Их и попытались сделать комическими…

Каков вышел образ «Комедии о настоящей беде Московскому Государству»? Странен.

В «Годунове» Штайна сохранены все сцены трагедии — и все ее персонажи, включая сына Курбского, капитана Маржерета, московского дворянина Рожнова. Никаких заигрываний с современностью, «острых» параллелей, никаких кукишей из кармана пушкинского сюртука. Стильные черные ширмы делят пространство и размечают сцены.

Однако если чеховскую Россию Петер Штайн и его сценографы всегда чувствовали тонко и глубоко, то перед допетровской Русью отступили в некотором смятении. Отсюда и густой этнографизм: картинно веселятся Варлаам и Мисаил в корчме с красоткой-шинкаркой, увешанной лентами и бусами, всю сцену навзрыд плачет и валится на руки Мамке нарумяненная Ксения, устрашают основательностью, мехами и власами толпы бояр — трезвых и пьяных.

Келья Пимена выделена выгородкой — крупной фотокопией старопечатной книги с алой буквицей. Точно воспроизведены и аналой для письма, и лампада. Бутафорская борода Бориса Плотникова, мало не до пояса, — явно тяжела, как вериги. Один из умнейших актеров МХТа в этой декорации напоминает восковую персону монаха-летописца в губернском музее. Все сделано с превеликим уважением к подлинности… Оттого шансов на выживание у подлинности нет.

Через покои Бориса не раз проходит убиенный царевич Димитрий: семилетний мальчик в белой хламиде и шапочке Мономаха. Он щедро расписан алым от горла до подола рубашонки. …Помню: в середине 1970-х стояли мы всем советским народом, в три кольца, вокруг Манежа, стремясь попасть на персональную выставку Ильи Глазунова. Есть у художника и царевич Дмитрий с перерезанным горлом. Но даже у Ильи Сергеевича вышел он менее патетическим.

Тем не менее (может быть, именно от того, что «личное режиссерское прочтение истории» не мешает тексту звучать) на «Годунове» Петера Штайна приходят в голову странные аналогии. Вдруг видишь: «Годунова» написал не только автор «К Чаадаеву», но и будущий автор письма к Чаадаеву 1836 года. Огорчу читателя еще больше: у Штайна вдруг видишь, что «Годунова» написал и будущий автор «Клеветникам России». Нигде не был так одинок, мягок и растерян грешный Борис, как у Владимира Симонова. Нигде он с такой горечью не произносил: «Они ж меня, беснуясь, проклинали!» Нигде еще Отрепьев не был столь откровенной игрушкой чужих геополитических амбиций (в провинциальном изводе Самборского воеводства), как остроглазый, циничный, не порождающий ветер истории, а летящий в его потоке Самозванец в Et сetera. Нигде не звучали так однозначно и жестко слова Отрепьева: «Димитрий я иль нет — что им за дело? Но я предлог раздоров и войны». И нигде не казался таким дураком эмигрант-доброволец Хрущов в шубе, похожей на драповое пальто советских интеллигентов, лепечущий этому, такому Отрепьеву: «Мы из Москвы, опальные, бежали к тебе, наш царь — и за тебя готовы главами лечь…» Ей-богу, на этом спектакле иногда хочется воскликнуть: «Граждане, берегите своих Годуновых!»

Но этот призыв явно обречен. Да, «массовые» сцены в «Годунове»-2015 были бы, возможно, хороши в опере — но не в драме. Проглочены лучшие строки, умильный этнографизм злит. Но — опять же, в этом «Годунове» вдруг видно: на Москве толпа «черни» и толпа бояр — одной породы. Обе несамостоятельны, ненадежны, не закалены в огне личной веры и общей беды.

…И будет им вследствие этого Смутное время — по полной программе.