17.11.2006
Journey Into Darkness
John Freedman ,
"The Moscow Times"
27.10.2006
Бегство от обмана
Елена Губайдуллина ,
"Театрал"
25.10.2006
По кайфу
Марина Зайонц ,
"Итоги"
19.10.2006
Театр начинается с морфия
Марина Райкина ,
"Московский комсомолец"
16.10.2006
Октябрь. Московские театральные премьеры
Елена Дьякова ,
"Новая газета"
13.10.2006
Про «Морфий» написали оперу
Майя Мамаладзе ,
Полит.ру
12.10.2006
Глюки Верди
Наталия Каминская ,
"Культура"
11.10.2006
Партитура экстаза и ломки
Ольга Фукс ,
"Вечерняя Москва"
09.10.2006
Морфий
Вера Павлова ,
"TimeOut"
09.10.2006
Не колись
Ольга Галахова ,
"Независимая газета"
06.10.2006
Лекарство от тоски
Алена Карась ,
"Российская газета"
05.10.2006
«Морфий» — премьера в театре “Et Cetera”
Дарья Ли ,
Радио "Маяк"
05.10.2006
Режиссерская доза
Роман Должанский ,
"Коммерсантъ"
08.06.2006
Сожженные письма
Алиса Никольская ,
"Взгляд"
06.04.2006
Загадка Ивана Павловича
Майя Мамаладзе ,
"Полит.ру"
31.03.2006
Behind Closed Doors / За закрытыми дверями
Джон Фридман ,
"The Moscow Times"
27.03.2006
Газета «Русский инвалидъ» за 18 июля…
Елена Ковальская ,
"Афиша"
23.03.2006
Есть ли жизнь после классики?
Наталия Каминская ,
"Культура"
20.03.2006
Конец историйки
Дина Годер ,
"Экперт"
17.03.2006
Сюжет предан анафеме
Григорий Заславский ,
"Независимая"
16.03.2006
Хороший конец под рельсами
Ольга Фукс ,
"Вечерняя Москва"
16.03.2006
Вдруг без друга
Роман Должанский ,
"Коммерсантъ"
10.03.2006
Сюжет из газеты
Григорий Заславский ,
"Независимая газета"
Пресса
5:00
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
Не колись
Ольга Галахова
"Независимая газета" ,
09.10.2006
Владимир Панков, актер, музыкант и режиссер, известный театральной Москве как талантливый экспериментатор, сближающий драму с современной музыкальной культурой, — точнее трансформирующий текст в особую звуковую партитуру, — применил свои постулаты к прозе Михаила Булгакова. Для своей новой работы в театре “Et Cetera” он выбрал рассказ «Морфий» из книги «Записки юного врача». Панкову предоставили возможность проверить свои приемы уже не на текстах новой драмы, а на прозе российского классика. Уже сам выбор рассказа Булгакова представлялся оригинальным репертуарным решением, поскольку, хотя современный театр как-то забыл, что его первым опытом прозы стали именно «Записки врача», которые продолжили традицию русской литературы докторов-литераторов — Антона Чехова, Викентия Вересаева. Последнего, кстати, высоко ценил Михаил Афанасьевич именно за книгу «Записки врача». И свои мемуары написал в продолжение, от лица врачей своего поколения, заживо погребенных в снежных просторах империи. Писатель называл этот простор «тьма египетская».Однако спектакль скорее сблизил Булгакова с авторами новой драмы, чем удалил от нее. Возможно, Панков не успел остыть от прежней работы — своего бесспорно мощного спектакля «Переход», поставленного в Центре п/р А. Казанцева и М. Рощина, и вошел в новую постановку с грузом предыдущего успеха и как следствие — с багажом прежних приемов, трудно применимых к другому автору… возможно, сложить Булгакова с soundrama оказалось сложнее, чем десять узнаваемых сценок современных авторов. Превратить прозу в партитуру означало не только найти лейтмотивы «Аиды» (поклон Генриетте Яновской с ее «Собачьим сердцем»), или народного оркестра на сцене (привет Кустурице), плюс — речи персонажей, но обратить все в крик, в котором хор состязается с протагонистом — врачом Поляковым в своем отчаянии. Какие бы объясняющие причины мы ни искали, но спектакль «Морфий» увяз в физиологии очерка о морфинисте, в медицинской подробности диагноза в ущерб подлинной драме врача, его героической схватке с собственным выбором, в котором молодой сельский доктор проиграл. Если учесть, что на докторе Полякове, ставшем морфинистом, есть отсвет судьбы самого Булгакова, то спектакль Панкова кажется уплощенным и временами наивным. Ведь сам Булгаков стал принимать морфий, поскольку во время операции заразился дифтеритом, отсасывая дифтеритные пленки у больного, и, заболев, не мог покинуть свою лечебницу, заброшенную в российских просторах. Он делал инъекции морфия лишь затем, чтобы преодолеть боль и оперировать. Спасая других, он сам становился больным, все глубже подсаживаясь на иглу. Идеализм врача, бескомпромиссный вызов обстоятельствам — темному, забитому крестьянству, тотальному собственному одиночеству — забывался автором во имя клятвы Гиппократа. Чтобы текст обрел принципиально новое качество современной оперы, было необходимо не навязывать прозе звуки музыки «Пан-квартета», а искать сначала адекватную литературно-драматическую форму. Жаль, что проигнорирован принцип построения «Морфия» — рассказ в рассказе. Ведь доктору Бомгарду (от лица которого ведется рассказ) передается дневник врача — самоубийцы Полякова, товарища по университету. В спектакле же мотивированная писателем композиция — я не самоубийца — оставлена за кадром. Именно от лица поколения пишет Булгаков. И когда идет революция, а в дневнике строго фиксируются даты 1917-1918 гг., когда гибнет империя, докторам не до этого. Они спасают отечество, проявляя будничный героизм. Лечат, а не стреляют. Исторический человек не там, в Петрограде на броневиках, а здесь, погребенный в снежных гробах египетской тьмы врач, верный долгу. Вся образность спектакля Панкова кажется чужеродной прозе Булгакова. Опять на сцене эстетика ГУЛАГа с поправкой на то, что ушаночки у всей массовки новенькие, а доски забора, кажется, только-только завезены с мебельной фабрики, с грохотом то вываливаются, обращаясь в знакомые метафоры грузовика, врачебного стола, то обратно вколачиваются. Сыгран рецепт, выписанный доктором Булгаковым, но не сыграны «Записки врача», написанные писателем Булгаковым.