15.04.2005
Deadly Sins
John Freedman ,
"The Moscow News"
07.04.2005
Торжество невысшего суда
Валерий Золотухин ,
"Полит.ру"
07.04.2005
Сухово без Кобылина
Ольга Галахова ,
"Независимая газета"
07.04.2005
Тени забитых предков
Наталия Каминская ,
"Культура"
06.04.2005
У Калягина уморили Тарелкина
Полина Ерофеева ,
"Собеседник"
04.04.2005
Мцырь в полосочку
Ольга Фукс ,
"Вечерняя Москва"
04.04.2005
Еt cetera в полосочку
Алена Карась ,
"Российская газета"
04.04.2005
Смерть в полосочку
Ольга Егошина ,
"Новые Известия"
04.04.2005
У него люди в полосочку
Марина Давыдова ,
"Известия"
04.04.2005
Вся Россия — наш ад
Глеб Ситковский ,
"Газета (Gzt.Ru)"
04.04.2005
У вас спина полосатая
Олег Зинцов ,
"Ведомости"
04.04.2005
Русь полицейская
Александр Соколянский ,
"Время новостей"
02.04.2005
Полосатый фарс
Роман Должанский ,
"Коммерсантъ"
01.04.2005
Главное событие сезона — смерть
Алла Верди ,
"Газета.ru"
01.04.2005
Кто твои сообщники?
Дина Годер ,
"Газета.ru"
22.03.2005
Смерть Тарелкина
Екатерина Рябова ,
"Афиша"
01.01.2005
О некоторых загадках…
Ольга Нетупская ,
"Планета Красота"
Пресса
5:00
2024
2023
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
Полосатый фарс
Роман Должанский
"Коммерсантъ" ,
02.04.2005
Московский театр Et cetera сыграл премьеру спектакля «Смерть Тарелкина» по пьесе Александра Сухово-Кобылина в постановке литовской «бригады» во главе с Оскарасом Коршуновасом. Это первая постановка, которую знаменитый литовский режиссер «новой волны» осуществил с русскими артистами. Рассказывает Роман Должанский. От декорации, придуманной Юрате Паулекайте, иногда начинает рябить в глазах. На сцене Et cetera она построила свою сцену, что-то вроде огромной коробки, одна из сторон которой откинута и наклонным помостом скатывается к партеру. А все поверхности — черно-белые, густо-полосатые, напоминающие об арестантских одеждах, но и забавные тоже. Задняя стенка то и дело превращается в экран, на котором разворачивается параллельное представление театра теней: изображающая труп Тарелкина кукла разбухает от подложенной к ней тухлой рыбы, летят зловещие птицы, произносят надгробные речи двойники героев, мелькают геометрические фигуры. Иногда к теням подмешиваются яркие цвета, строгие линии вдруг плывут, кривятся, и тогда кажется, что театр сходит с ума. Сухово-Кобылин назвал свою пьесу «комедией-шуткой», но каждый из великих режиссеров, обращавшихся к ней (Мейерхольд, Товстоногов, Фоменко), на сцене выворачивали изнанку страшной российской жизни, показывали гримасы и фантасмагории полицейского государства. Оскарас Коршуновас тоже не собирался просто шутить, он читает пьесу как жутковатый и острый фарс. Его спектакль — произведение человека, про Россию много понимающего и чувствующего, и все-таки это сочинение человека со стороны. Трудно представить себе, чтобы кто-то из российских постановщиков сделал бы похожий спектакль. Сюжет про чиновника, похитившего у начальника компромат и инсценировавшего собственные похороны, но попавшего под полицейские пытки, Коршуновас ставит резко и жестко, уводя Сухово-Кобылина подальше не только от гнилого петербургского быта, но и от всего русского XIX века, в мир европейских театральных абстракций и формальных приемов. Можно сказать, что литовский режиссер читает «Тарелкина» сквозь очки Кафки, показавшего бездушную государственную машину насилия. А можно сказать, что Сухово-Кобылин перекликается у Оскараса Коршуноваса с обэриутами, которых он ставил, еще будучи студентом, в начале 90-х годов. Люди с длинными пальцами, красными ушами или мучными лицами, сделанные точно из пластилина, кажутся вылезшими откуда-то из междустрочья. Во всяком случае, литовский режиссер не дает зрителю расслабиться или отвлечься, его постановка полна витальной энергии. В руках у режиссера буквально посверкивают холодные режиссерские инструменты, которыми он кроит свой спектакль-аттракцион. Впрочем, его слух сохраняет чуткость и к тексту пьесы. Плотный, парадоксальный язык Сухово-Кобылина ничуть не меркнет на фоне технологических ухищрений. Про Тарелкина во время следствия говорят, что он «оборачивается в стену». В финале спектакля двусмысленность литературного выражения исчезает: герой действительно сливается со стеной. Виртуальные прутья постепенно сжимают и деформируют огромное изображение тарелкинского лица — как тут театроведу не вспомнить огромную мясорубку, которую когда-то при постановке «Смерти Тарелкина» поставил на сцене Мейерхольд. Лицо Тарелкина размывается, и когда черные линии опять вытягиваются струнками, от него не остается даже тени. Такой финал отчасти объясняет, почему столь невнятным остается характер Тарелкина в исполнении Владимира Скворцова. Впрочем, и у Сухово-Кобылина персонаж написан неоднозначно. Господин Скворцов работает собранно и в каждый отдельный момент более или менее точно, но режиссер Коршуновас делает из Тарелкина этакого приспособленца. Причем не комического, а метафизического. Становится понятно, почему он назначил на эту роль сравнительно молодого актера, а Александру Калягину, которому положено играть «заглавные» роли, отдал статского советника Варравина. Тарелкин — порождение переломного времени, поэтому актер Скворцов, отлично играющий (а с недавних пор и ставящий) современные пьесы в Центре драматургии и режиссуры, здесь призван стать прокурором своему поколению. Варравин же - вечный персонаж, неизменно и благополучно перебирающийся из одной эпохи в другую. Такой Варравин в стену не обернется. Просто потому, что сам актер Александр Калягин не может ни с чем слиться, ни в чем раствориться. Он один такой. То есть персонаж его — тип неустойчивый, весь вроде как на шарнирах. И взгляд у него то наивный, прозрачно-растерянный, то жестокий, страшный. И походка меняется — то семенит по-клоунски, то ступает как командор-пахан. И говорит все время по-разному — то склеротически побормочет что-то, то раздраженно рявкнет, то по-хозяйски веско отмерит ровно столько слов, чтобы окружающим стало не по себе. Господин Калягин изумительно легко разыгрывает все эти метаморфозы, смысл которых для его героя в том, чтобы подстроиться под любой смысл. Слишком легко было бы назвать Варравина порождением нечистой силы. Нет, он совсем здешний, хорошо знакомый, почти родной. Не случайно в замечательно придуманной последней сцене он почти что с мудрым состраданием прижимает к груди голову обреченного Тарелкина. Как хозяин положения, позволивший себе по-отечески пожалеть незадачливого, верткого временщика.