Подписка на новости

Подписаться на новости театра

Поиск по сайту
Версия для слабовидящих
Заказ билетов:
+7 (495) 781 781 1
Пушкинская карта

МОСКОВСКИЙ ТЕАТР «Et Cetera»

Et Cetera

художественный руководитель александр калягин

главный режиссер Роберт Стуруа

15.04.2005 Deadly Sins John Freedman , "The Moscow News" 07.04.2005 Торжество невысшего суда Валерий Золотухин , "Полит.ру" 07.04.2005 Сухово без Кобылина Ольга Галахова , "Независимая газета" 07.04.2005 Тени забитых предков Наталия Каминская , "Культура" 06.04.2005 У Калягина уморили Тарелкина Полина Ерофеева , "Собеседник" 04.04.2005 Мцырь в полосочку Ольга Фукс , "Вечерняя Москва" 04.04.2005 Еt cetera в полосочку Алена Карась , "Российская газета" 04.04.2005 Смерть в полосочку Ольга Егошина , "Новые Известия" 04.04.2005 У него люди в полосочку Марина Давыдова , "Известия" 04.04.2005 Вся Россия — наш ад Глеб Ситковский , "Газета (Gzt.Ru)" 04.04.2005 У вас спина полосатая Олег Зинцов , "Ведомости" 04.04.2005 Русь полицейская Александр Соколянский , "Время новостей" 02.04.2005 Полосатый фарс Роман Должанский , "Коммерсантъ" 01.04.2005 Главное событие сезона — смерть Алла Верди , "Газета.ru" 01.04.2005 Кто твои сообщники? Дина Годер , "Газета.ru" 22.03.2005 Смерть Тарелкина Екатерина Рябова , "Афиша" 01.01.2005 О некоторых загадках… Ольга Нетупская , "Планета Красота"
Пресса

Полосатый фарс

Роман Должанский
"Коммерсантъ" , 02.04.2005
Московский театр Et cetera сыграл премьеру спектакля «Смерть Тарелкина» по пьесе Александра Сухово-Кобылина в постановке литовской «бригады» во главе с Оскарасом Коршуновасом. Это первая постановка, которую знаменитый литовский режиссер «новой волны» осуществил с русскими артистами. Рассказывает Роман Должанский. От декорации, придуманной Юрате Паулекайте, иногда начинает рябить в глазах. На сцене Et cetera она построила свою сцену, что-то вроде огромной коробки, одна из сторон которой откинута и наклонным помостом скатывается к партеру. А все поверхности — черно-белые, густо-полосатые, напоминающие об арестантских одеждах, но и забавные тоже. Задняя стенка то и дело превращается в экран, на котором разворачивается параллельное представление театра теней: изображающая труп Тарелкина кукла разбухает от подложенной к ней тухлой рыбы, летят зловещие птицы, произносят надгробные речи двойники героев, мелькают геометрические фигуры. Иногда к теням подмешиваются яркие цвета, строгие линии вдруг плывут, кривятся, и тогда кажется, что театр сходит с ума. Сухово-Кобылин назвал свою пьесу «комедией-шуткой», но каждый из великих режиссеров, обращавшихся к ней (Мейерхольд, Товстоногов, Фоменко), на сцене выворачивали изнанку страшной российской жизни, показывали гримасы и фантасмагории полицейского государства. Оскарас Коршуновас тоже не собирался просто шутить, он читает пьесу как жутковатый и острый фарс. Его спектакль — произведение человека, про Россию много понимающего и чувствующего, и все-таки это сочинение человека со стороны. Трудно представить себе, чтобы кто-то из российских постановщиков сделал бы похожий спектакль. Сюжет про чиновника, похитившего у начальника компромат и инсценировавшего собственные похороны, но попавшего под полицейские пытки, Коршуновас ставит резко и жестко, уводя Сухово-Кобылина подальше не только от гнилого петербургского быта, но и от всего русского XIX века, в мир европейских театральных абстракций и формальных приемов. Можно сказать, что литовский режиссер читает «Тарелкина» сквозь очки Кафки, показавшего бездушную государственную машину насилия. А можно сказать, что Сухово-Кобылин перекликается у Оскараса Коршуноваса с обэриутами, которых он ставил, еще будучи студентом, в начале 90-х годов. Люди с длинными пальцами, красными ушами или мучными лицами, сделанные точно из пластилина, кажутся вылезшими откуда-то из междустрочья. Во всяком случае, литовский режиссер не дает зрителю расслабиться или отвлечься, его постановка полна витальной энергии. В руках у режиссера буквально посверкивают холодные режиссерские инструменты, которыми он кроит свой спектакль-аттракцион. Впрочем, его слух сохраняет чуткость и к тексту пьесы. Плотный, парадоксальный язык Сухово-Кобылина ничуть не меркнет на фоне технологических ухищрений. Про Тарелкина во время следствия говорят, что он «оборачивается в стену». В финале спектакля двусмысленность литературного выражения исчезает: герой действительно сливается со стеной. Виртуальные прутья постепенно сжимают и деформируют огромное изображение тарелкинского лица — как тут театроведу не вспомнить огромную мясорубку, которую когда-то при постановке «Смерти Тарелкина» поставил на сцене Мейерхольд. Лицо Тарелкина размывается, и когда черные линии опять вытягиваются струнками, от него не остается даже тени. Такой финал отчасти объясняет, почему столь невнятным остается характер Тарелкина в исполнении Владимира Скворцова. Впрочем, и у Сухово-Кобылина персонаж написан неоднозначно. Господин Скворцов работает собранно и в каждый отдельный момент более или менее точно, но режиссер Коршуновас делает из Тарелкина этакого приспособленца. Причем не комического, а метафизического. Становится понятно, почему он назначил на эту роль сравнительно молодого актера, а Александру Калягину, которому положено играть «заглавные» роли, отдал статского советника Варравина. Тарелкин — порождение переломного времени, поэтому актер Скворцов, отлично играющий (а с недавних пор и ставящий) современные пьесы в Центре драматургии и режиссуры, здесь призван стать прокурором своему поколению. Варравин же - вечный персонаж, неизменно и благополучно перебирающийся из одной эпохи в другую. Такой Варравин в стену не обернется. Просто потому, что сам актер Александр Калягин не может ни с чем слиться, ни в чем раствориться. Он один такой. То есть персонаж его — тип неустойчивый, весь вроде как на шарнирах. И взгляд у него то наивный, прозрачно-растерянный, то жестокий, страшный. И походка меняется — то семенит по-клоунски, то ступает как командор-пахан. И говорит все время по-разному — то склеротически побормочет что-то, то раздраженно рявкнет, то по-хозяйски веско отмерит ровно столько слов, чтобы окружающим стало не по себе. Господин Калягин изумительно легко разыгрывает все эти метаморфозы, смысл которых для его героя в том, чтобы подстроиться под любой смысл. Слишком легко было бы назвать Варравина порождением нечистой силы. Нет, он совсем здешний, хорошо знакомый, почти родной. Не случайно в замечательно придуманной последней сцене он почти что с мудрым состраданием прижимает к груди голову обреченного Тарелкина. Как хозяин положения, позволивший себе по-отечески пожалеть незадачливого, верткого временщика.