Пресса
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
Принять и простить
Нина Карпова
Театральная афиша столицы ,
01.01.2020
Повесть «Моя жизнь» почти не имеет сценической истории. Кажется, что театральные люди сознательно не замечают молодого героя с библейским именем Мисаил, вроде бы способного на поступки, но не бунтаря, неприкаянного дворянина, сознательно ставшего рабочим. Повесть реабилитировал молодой режиссер Егор Равинский, ученик Женовача, что объясняет не только выбор, но и отношение к чеховскому тексту: он использует повесть целиком, сохраняет и авторские интонации, и стиль.
Равинский уловил и полифонию, и театральность, и умело перевел описания в мизансцены. Сценография Алексея Вотякова подчеркивает случайность быта. Традиционный павильон, где неизвестной рукой на стекле выводится «быть беде», легко трансформируется и в отчий дом героя, и в любительский театр, а потом в промозглую усадьбу, где поселился Мисаил с молодой женой, и в крошечный закуток у няньки, когда герой переехал к ней с больной беременной сестрой. Здесь нет уюта. Стилистические приемы, которыми пользуется режиссер, обнаже-ны – игровая стихия массовых сцен, глубинный психологизм, по законам которого существует Мисаил (Евгений Токарев), и безжалостная сатира, когда рядом с живыми, ошибающимися, совершающими опрометчивые поступки героями, существуют маски и карикатуры.
Первый в этом ряду – архитектор Полозков (Михаил Янушкеввич). Лишенный проявлений человечности, подтянутый, он похож на постаревшего командора, каменного истукана, к которому неприкаянный сын вынужден обращаться, заранее предвидя исход общения. И инженер Должиков, которого Грант Каграманян наделил неистовой страстью к вечной борьбе с невидимым врагом. Но отторгнутый и отвергнутый Мисаил никогда и никого не осуждает, принимая испытания с истинно христианскимвсепрощением, будь то разлад с отцом или развод с легкомысленной красавицей женой, сыгранной Анастасией Шумилкиной с той степенью свободы и витальности, что брак с самого начала обречен. И историю любви сестры Клеопатры, где Наталья Житкова предстанет поначалу водевильной дурочкой,но доведет накал любовной страсти
до высокой драматической ноты, Мисаил терпеливо примет. Спокой- но проживая каждый миг, Токарев сыграет финал с болью, затаенной тоской и какой-то светлой любовью к сироте-племяннице. Может, это и есть жизнь.
Равинский уловил и полифонию, и театральность, и умело перевел описания в мизансцены. Сценография Алексея Вотякова подчеркивает случайность быта. Традиционный павильон, где неизвестной рукой на стекле выводится «быть беде», легко трансформируется и в отчий дом героя, и в любительский театр, а потом в промозглую усадьбу, где поселился Мисаил с молодой женой, и в крошечный закуток у няньки, когда герой переехал к ней с больной беременной сестрой. Здесь нет уюта. Стилистические приемы, которыми пользуется режиссер, обнаже-ны – игровая стихия массовых сцен, глубинный психологизм, по законам которого существует Мисаил (Евгений Токарев), и безжалостная сатира, когда рядом с живыми, ошибающимися, совершающими опрометчивые поступки героями, существуют маски и карикатуры.
Первый в этом ряду – архитектор Полозков (Михаил Янушкеввич). Лишенный проявлений человечности, подтянутый, он похож на постаревшего командора, каменного истукана, к которому неприкаянный сын вынужден обращаться, заранее предвидя исход общения. И инженер Должиков, которого Грант Каграманян наделил неистовой страстью к вечной борьбе с невидимым врагом. Но отторгнутый и отвергнутый Мисаил никогда и никого не осуждает, принимая испытания с истинно христианскимвсепрощением, будь то разлад с отцом или развод с легкомысленной красавицей женой, сыгранной Анастасией Шумилкиной с той степенью свободы и витальности, что брак с самого начала обречен. И историю любви сестры Клеопатры, где Наталья Житкова предстанет поначалу водевильной дурочкой,но доведет накал любовной страсти
до высокой драматической ноты, Мисаил терпеливо примет. Спокой- но проживая каждый миг, Токарев сыграет финал с болью, затаенной тоской и какой-то светлой любовью к сироте-племяннице. Может, это и есть жизнь.