Подписка на новости
Поиск по сайту
Версия для слабовидящих
Заказ билетов:
+7 (495) 781 781 1
Пушкинская карта

МОСКОВСКИЙ ТЕАТР «Et Cetera»

Et Cetera

художественный руководитель александр калягин

главный режиссер Роберт Стуруа

Пресса

Фарс написан, фарс и поставлен

Мария Львова
"Вечерний клуб" , 24.01.2002
Жестокий дебил у власти. Тема острая, но не совсем подходящая для обсуждения на театральной страничке, не правда ли? И тем не менее: театр представляет — зритель внимает. Папаша Убю — это толстопузый кретин, алчный, сварливый и абсолютно безнравственный. Ему под стать и супруга — крикливая, вероломная мамаша Убю. Подло укокошив короля Венцеслава с наследниками, парочка захватывает трон и властвует в стране, вешая направо и налево, наживаясь, обманывая всех, в том числе друг друга; при этом отчаянно сквернословит и рукоприкладствует. Пьесу-фарс «Король Убю» написал в конце позапрошлого столетия четырнадцатилетний француз Альфред Жарри. Позже в ней увидели предсказание мировой истории: самые одиозные и кровожадные тираны двадцатого века как две капли воды походят на отвратительного папашу Убю. Александр Калягин, создавая этот упрощенно собирательный образ властителя, наделил его, помимо простодушной тупости, изрядной долей непосредственного артистизма и обаяния почти животного свойства. Близко посаженые глазки вечно глуповато таращатся, на размалеванной физиономии то блуждает бессмысленная улыбка, то щерится злобная гримаска. Фарс написан, фарс и поставлен: здесь бьют по голове палками, комично путаются в горностаевой мантии; пушечные ядра сделаны из резины, кони — из дерева; самые употребительные слова — из лексикона учеников общеобразовательной школы: «жопа» и «дерьмо», а также любимое выражение калягинского папаши Убю — «ёкарный бабай» (право, затрудняюсь с написанием). Шумная толпа вертлявых идиотов-шутов выкрикивает то площадные грубости и незамысловатые соленые остроты, то - в щекочущей близости от первых — фразочки, звучащие социально и политически актуально. Стилистика ярмарочного кукольного театра, в котором деревянные и тряпичные «актеры» вперемешку с оглушительными скабрезностями выдавали политические намеки и социальную сатиру, выдержана достаточно точно. Даже пластика персонажей напоминает резкие и не слишком разнообразные движения грубых перчаточных Петрушек. Конечно, поразить смелостью высказывания на фоне Хрюна со Степаном и Шендеровича с «Куклами» практически невозможно, но создатели спектакля, похоже, и не претендуют на сиюминутную злободневность. История папаши и мамаши Убю разворачивается «в Польше, то есть нигде». Проблемы, связанные с властью и властителями, в разных странах и в разные эпохи отличаются в оттенках, но одинаково ужасны по сути. Спектакль постоянно балансирует на грани между кукольно-фарсовым идиотизмом и настоящим общественно-политическим серьезом, а, точнее, перепрыгивает из одной крайности в другую. Сцена в деревне, в которой Убю с приспешниками палками выколачивает из беспомощных крестьян очередные, только что измысленные налоги, выглядит гротескно-игрушечно, но одна из миловидных пастушек отчетливо беременна. Палка, пусть даже и бутафорская, занесенная над ее беззащитным животом, мгновенно стирает всякую шутливость с эпизода. Забавны игровые сцены повешения богатых дворян: висельники, немного покорчившись в своих петлях, начинают превесело раскачиваться и приплясывать, да еще и не забывают кокетничать с барышнями. Но, даже завидуя их пружинистым акробатическим танцам, помнишь о том, что на их шеях — веревки. Стильная и мобильная сценография спектакля (питерский художник Эмиль Капелюш) почти универсальна — в этих изобретательных драпировках и складных «интерьерах» можно сыграть что угодно. Эта необезличенная универсальность также подчеркивает вневременную значимость тем. В интервью, данном незадолго до премьеры, Александр Калягин сказал, что театр старается создать «фарс, после которого остается горький привкус во рту». Задача в общих чертах выполнена: сыгран забористый, жесткий фарс и от него рождается неявное, но весьма неуютное чувство совпадения с реальностью.