Смерть Тарелкина

Тарелкин читает рэп, чиновники в масках на подтанцовке, генерал Варравин выходит в папахе и с зеленой бородой. Казалось бы, это должно быть уморительно смешно (особенно если знать, что Варравина играет Александр Калягин, а Тарелкина — Владимир Скворцов). К тому же это очень актуально. Старинная пьеса Сухово-Кобылина про вечные российские безобразия; поначалу она звучит вполне реалистично (она еще и автобиографична), но постепенно, по ходу дела, в ней вырастают метафоры: государство — тюрьма, бюрократы — бесы. Литовец Оскарас Коршуновас с его концептуальным умом все эти метафоры выдвигает на сцену с ходу. Оно неудивительно: для литовских режиссеров овеществленная метафора — главный рабочий инструмент. Однако метафора в чистом виде — вещь умозрительная, а потому стоит на ногах не очень крепко. С первого взгляда на сцену ясно, что мир продан бесам, если уже не в аду все происходит. Стены и наклонный пол выкрашены в черно-белую полоску, и такой же халат у Тарелкина — чтоб сливаться со стенкой. Тарелкин вообще классический оборотень: в самом начале, когда он еще только просыпается, на его лице маска из черной шерсти. Его афера происходит от желания мелкого беса стать бесом покрупней. Из того что Тарелкина играет молодой актер Скворцов, один из главных героев «новой драмы», а его противника — Калягин, звездный гвардеец старого театра, мог бы сложиться серьезный театральный поединок. Но спектакль весь подчинен одной идее — идее демонического, и поединка поколений в нем не случилось.На заднике сцены, как на экране, идет еще один спектакль — там действуют тени. Когда Тарелкин объявляет о своей смерти, тень за его спиной отделяется и начинает жить самостоятельно. Она активно жестикулирует, произносит надгробную речь над тенью куклы в гробу, выпивает на поминках с тенью квартального. Когда же квартальный становится следователем по тарелкинскому делу, экран заливает красной волной (читай: террора) и тени начинают изничтожать друг друга, размахивая пилами, серпами и молотками.Это, впрочем, тоже мало походит на прозрение. Спектакль не вывозит даже беспроигрышная калягинская «витальность»: те, кто пойдет посмотреть на любимую тетку Чарлея, рискуют не узнать ее, и не только из-за зеленой бороды. А главное — от этой густопсовой чертовщины не то что не страшно или не смешно, а как-то неловко. Ведь и актеры хорошие, и режиссер далеко не последний человек в своем деле — а вышло черт знает что. Видать, про кого ставили, тот и попутал.