Шейлок с компьютером

В “Et Cetera” поставлен Робертом Стуруа шекспировский “Шейлок”. В главной роли Александр Калягин. Музыка Гии Канчели, Сценография и костюмы Георгия Алекси-Месхишвили. Эта “комедия” (так характеризовал ее сам Шекспир) начинается в фойе театра - за чтением красивой программки со множеством подобранных высказываний Фридриха Дюрренматта, Родиона Раскольникова, Виктора Розанова, записи из “Internet”... И многих других посвященных сути “еврейства”, отчеркнутое комментариями постановщиков о своеобразном, мягко говоря, отношении к евреям во все времена. О чем пишут?” - склонилась ко мне соседка, - “о том, как страшен национализм”. “Это мы знаем,” - разочарованно протянула она. “Об этом спектакль”, - уточнила я. “И это знаем”, - устало, как о прописной надоевшей истине, вздохнула зрительница. Занавес открывается - и зал чуть не падает с кресел: перед взорами предстает современнейший интерьер типичного московского офиса. Представьте: белоснежные, из крупных блестящих плит, стены и пол. Пустое пространство. Слева чуть углом повернут П-образный белый, характерный, открытый офисный шкаф. На авансцене прямоугольное гладкое возвышение: помост, голгофа или просто сценический центр. Здесь на этом низком, но широком помосте проходят все ключевые сцены, словно поданные крупным планом кинематографа. Но самое главное, - пара включенных компьютеров, на белом столе стоящем в нише П-образного шкафа. на разных уровнях шкафа несколько одинаковых “видаков”, да один, большой, стоит справа почти у стены. (Включается, между прочим, пультом.) за полкой же мы видим вишневые деревья в ночной подсветке. На протяжении заданного Шекспиром временного отрезка в три месяца, - за окном ни разу не начался день. Так, у Ионеско герои вспоминали о том, что раньше “было солнце в девять вечера, в десять, в полночь” - а теперь ночь, вечная ночь за окном). Рядом с этой бесконечно длящейся ночью, особенно ослепительным кажется сценический кабинет. В его стерильном пространстве можно не только денежные операции проводить, но и использовать, в качестве операционной, для вскрытия общественного нарыва. Единственная дань Ренессансу в сценографии Г.Алекси-Месхишвили - это серый строгий рисунок на кафельной плитке стены, изображающий тяжелые балдахины, колонны, арки. А в руках у героев мелькнет то пистолет, то телевизионный пульт, то черный огромный складной зонтик, то... велосипед и даже мотоциклетные шлемы. Нужно ли еще добавлять, что одеты наши герои тоже сверхсовременно? Вот сюжет шекспировской пьесы: для молодого друга Лоренцо, венецианский купец Антонио одалживает у Шейлока. деньги. Не под проценты, а под странное и страшное обязательство (и вексель этот заверяется у нотариуса): коль скоро Антонио не сможет выплатить долг - Шейлок будет вправе вырезать фунт его плоти. Впрочем, к сделке оба относятся как к некоей шутке. И тот и другой не хотят и не верят в возможность столь страшного разрешения спора. ...Мы видим перед собой современных весьма учтивых людей, а то что они - современные предприниматели дано за скобками этого необычного действа. Все разговоры предельно корректны, только странен всплеск эмоций в тучном, московском, не имеющем ни капли еврейства, Калягине-Шейлоке, когда тот на приглашение отобедать, отчеканивает, что будет вести деловые контакты, будет партнером в делах, но за одним столом обедать не станет... И неуловимо-презрительно кривит губы венецианец (А.Филиппенко), в разговоре с жидом. Эта нелюбовь и внутренняя брезгливость спрятаны от нас пока что за маской вежливости. Никто из деловых людей плохо о Шейлоке не говорит (так как зависит от него материально). Об отношении к еврею на первых порах, мы узнаем от самого Шейлока, с обидой вспоминающего все минувшие оскорбления своего должника. ...За три отпущенных месяца происходит много событий. Тонут в каких-то морях корабли с богатством Антонио (и он оказывается банкротом). От Шейлока сбегает с возлюбленным дочь и принимает крещение. ...Они покидают место свадьбы на бесшумном велосипеде, надев противоударные разноцветные шлемы, но перед тем, Джессика сорвет с шеи свое украшение и пастор надевает ей крест: От его восклицания: “Она теперь не жидовка”, - невольно пробегает озноб. (А несколько раньше мы видим Джессику с туго заплетенными коротенькими косичками, в школьном платье и с рюкзачком за спиной. Она выходит на сцену девочкой, обсасывая палочку “Чупа-чупс”.) Сам же Шейлок пережив страшное потрясение, бродит по улицам, преследуемый издевательствами и смехом. ...Когда, еще недавно столь респектабельный, Шейлок появляется вновь на сцене - вид его жалок: испачканное лицо, пыльная разорванная клочками одежда, сломанный как подбитое крыло, зонт с торчащими оголенными спицами... Странно, но текст шекспира, положенный на холодный современнейший интерьер, не разбивается о кафельный пол, не рвется об углы офисной мебели. Напротив, очень скоро перестаешь вспоминать о том, что текст тут несколько “старомоден”. Если в “Геликон-опере” “Иоланту” в сумасшедшем доме воспринимаешь находкой достаточно необычной и смелой, то в “Шейлоке” Роберта Стуруа нет границы между текстом и местом обитания персонажей. невозможно было предположить, что каждая роль окажется такой убедительной. Очаровательны Джессика, и влюбленный в нее Лоренцо (М.Скосырева и А.Жоголь), узнаваем интеллигентик-студент Бассанио (А.Завьялов), театральны и очень смешны “женихи” Порции (И.Золотовицкий) и придворные... Нет, спектакль не “разыгран” в современных костюмах, а прожит в них. Все намертво сцементировано музыкой Гии Канчели иногда резко-протяжной, порою пульсирующей в ритме еврейского танца, иногда конвульсивной, болезненной. Кажется, после спектакля Стуруа представить “Шейлока” в других декорациях почти невозможно. Ведь не нужно притворства! Каждый из нас пришел в зал из своей Москвы. Мы работаем, и жизнь наша неразрывно связана с офисом, как современным местом нашего бытия, где “заказывают” врагов и даже дикая ситуация “Шейлока” не кажется столь надуманной. мы со своим современнейшим интерьером оказываемся сами чуть ли не в Средневековье. Ведь в душах наших (попробуйте не согласиться со Стуруа!) сохранено такое же почтительно-брезгливое отношение к инородцам. За это презрение готовит Шейлок ужасную казнь. Которую можно предотвратить, если бы пришло Антонио в голову принести извинения за оскорбления. Ведь единственное, чего хочет и не в силах добиться Шейлок, чтоб хотя бы раз, хоть по ошибке, хотя бы пред страхом смерти, окружающие узнали в нем, наконец, человека. Успокоим будущих зрителей: в последний момент месть Шейлоку не удается. ...На протяжении всего спектакля из правых кулис немного высовываясь, иногда отступая, иногда угрожающе продвигаясь вперед, находится на сцене, слепленные из папье-маше, натуральных размеров буйволица, корова, свинья, ягненок... Когда в конце действия в полумраке перед нами совершается то, что оставалось до этой минуты для нас за сценой: разнузданная толпа - в который раз! - линчует еврея, - стадо выступает вперед, смешивается с людьми... Неужели так будет вечно?