Подписка на новости
Поиск по сайту
Обычная версия сайта
Заказ билетов:
+7 (495) 781 781 1
Пушкинская карта

МОСКОВСКИЙ ТЕАТР «Et Cetera»

Et Cetera

художественный руководитель александр калягин

главный режиссер Роберт Стуруа

Пресса

Пророчества Брэдбери сбылись

Борис Тух
"День за днем" , 14.03.2008
В центре Москвы, до Главпочтамта отсюда рукой подать, в тихом Фроловском переулке находится театр Et Cetera, возглавляемый Александром Калягиным. Перед самым новым годом здесь состоялась премьера одного из самых сенсационных спектаклей нынешнего московского сезона – «451 по Фаренгейту» по мотивам Рэя Брэдбери. Спектакль поставил Адольф Шапиро, а главную роль пожарного (такого, который не тушит дома, а сжигает книги) Гая Монтэга играет наш Эльмо Нюганен. Между линейкамиЕсли тебе дадут линованную бумагу – пиши поперек, - призывал Брэдбери. Инсценировщик начинает свою работу тогда, когда он пишет не по проведенным автором линиям, а между ними, заполняя оставленное писателем свободное пространство собственным опытом и собственной болью. Иначе получается не инсценировка, т.е. не театральный текст, вышедший из прозы, а в лучшем случае – иллюстрация, в худшем же – настриженные из книги цитаты, бессмысленный литмонтаж. Адольф Шапиро воспользовался повестью Брэдбери, чтобы бросить свой железный стих, облитый горечью и злостью, в лицо современному обществу, добровольно расставшемуся с духовностью, променявшему ее на гламур, бессмысленные ток-шоу, мыльные оперы, сплетни о личной жизни и сексуальной ориентации «звезд» и прочие приятности. Брэдбери писал свою повесть в 1953 году. Писателя преследовал призрак тоталитаризма – и у него были к тому основания: еще бесновался со своими «черными списками» сенатор Маккарти, обвинявший в «антиамериканской деятельности» всех, кто старался мыслить не по шаблону. «451 по Фаренгейту» была одной из тех антиутопий, которые показывали, к чему может прийти Запад, если это будет продолжаться. (Именно так назвал свой фантастический роман о приходе фашизма к власти в США Синклер Льюис.) Но опасность подкралась с другой стороны. Через 10 лет после выхода повести Брэдбери Андрей Вознесенский, который тогда еще был настоящим поэтом, а не ходячей пиар-акцией, написал довольно очевидные, но от этого ничуть не менее верные слова: Все прогрессы реакционны, если рушится человек. За бесспорный научно-технический и весьма сомнительный социальный прогресс мы расплачиваемся крушением человеческого в человеке. На руинах человечностиСпектакль Адольфа Шапиро не об опрокинутой фантазией Брэдбери в будущее Америке, а о сегодняшней России. Но и о Латвии, изгнавшей режиссера из-за идиотских амбиций тогдашнего министра культуры и сочинителя музыкальной попсы Раймонда Паулса, и об Эстонии, где война с реальностью прошлого превратилась в дикарский фетишизм и где амбиции нескольких бездарностей и их страх потерять свое положение в театре смогли привести к травле другого режиссера, не столь великого, как Шапиро, но все же весьма талантливого. Словом, о больном обществе постсовка. Что тоталитаризм?! Он зомбировал человека принудительно. Одни ломались, другие сопротивлялись открыто, третьи высказывали свой протест на кухне, под общедоступную водку и дешевую закуску. Тем не менее энергия неприятия, энергия сопротивления копилась и искала выхода. Человек пытался сохранить себя, остаться собой. Многим это удавалось. К тому же тоталитаризм по природе своей иррационален. Иной раз он испытывает странную любовь ко всему, что – ради собственной безопасности – обязан уничтожать. Культуру и искусство он вытаптывает избирательно, потому что нуждается в великих (или в объявленных великими) художниках. Для вящей своей славы. Сталин – и в этом одна из загадок его страшной натуры – не позволял уничтожить ни Булгакова, ни Пастернака. Даже когда Пастернак отказался подписать призыв к расправе с «врагами народа». Сталин сказал тогда: «Оставьте этого небожителя в покое». (А куда менее кровожадный, но и мелкий Хрущев довел-таки Пастернака до инфаркта, так и не прочтя «Доктора Живаго» и не сообразив, что никакой опасности для режима в романе нет; напротив, присуждение советскому писателя Нобелевской премии можно было использовать как пропаганду достижений «соцреализма»!)Добровольное зомбирование, добровольный отказ от работы интеллекта и души – драма нашего времени. По-настоящему тоталитарен только один персонаж спектакля – брандмейстер Битти, сыгранный Виктором Вержбицким. (В «12» Никиты Михалкова этот артист играл того присяжного, который очень много знал о махинациях с недвижимостью; в «Ночном дозоре» - предводителя сил Зла.) Битти втайне влюблен в то, что сжигает. Он постоянно цитирует то Горького, то Пушкина; западных классиков – тоже. Он провоцирует Монтэга раскрыться, признаться в том, что душа образцового пожарного уже повергнута в смятение великой культурой – и не только для того, чтобы разоблачить «изменника», но и для того, чтобы убедиться: он, Битти, не один такой; соприкосновение с творчеством не проходит бесследно, работа пожарных и опасна, и трудна – вот только что пришлось вместе с книгами сжечь и женщину, которая прятала их, а это так действует на нервы! Демонический Битти в черном кожаном плаще с кровавым подбоем страдает от собственной раздвоенности и втайне желает смерти – когда Монтэг наводит на него огнемет, брандмейстер не сопротивляется. В облаке дыма он проваливается в люк. В преисподнюю. (Впрочем, при тех возможностях, которыми обладает театр Et Cetera, Битти мог бы гибнуть и поэффектнее!)Жизнь в трех стенахСценография Бориса Заборова предельно лаконична: пустое пространство, которое время от времени ограничивается тремя стенами – на них проецируются то очень удачные пародийные кадры из мыльной оперы, то цветные съемки экзотического подводного мира. Эти три телевизионные стены полвека назад были фантастикой, теперь же, в эпоху плазменных панелей с диагональю в 48 дюймов, кажутся следующим шагом, после которого технически безупречное и идиотское по сути ТВ окончательно возьмет в плен доверчивую публику. Жена Монтэга (Марина Чуракова) уже с головой ушла в виртуальный мир, для полного счастья ей не хватает только четвертой стены... А ее гротескные подруги в огромных шляпах со стеклянными висюльками (Анжела Белянская и Наталья Ноздрина) воплощают абсолютное торжество гламурной безмозглости.Одинокий геройРецензии на «451 по Фаренгейту» в московской прессе были кисловатыми. Казалось, что критиков сатирический пафос Шапиро задевает лично: им было так удобно существовать в атмосфере групповщины, рыночных отношений внутри системы рецензент – театр; щеголять своим эстетизмом – и вдруг появляется спектакль, походя объявляющий тусовочный способ существования бездуховным и пустым. (Правда, и восторженное начетничество Рейна Вейдеманна не дало мне никакого представления о спектакле – все надо видеть своими глазами!)Увидел. Счастлив, что увидел. Впечатление таково, будто московские рецензенты смотрели один спектакль, а я другой. Возможно: они-то писали свои статьи сразу после премьеры, а с тех пор постановка окрепла, стала на ноги, актеры, безусловно, обжились в своих ролях. Монтэга – Эльмо Нюганена обвиняли в «замороженности», «вялости» и прочих грехах. Все это – чушь собачья! Да, на фоне демонического Битти – Вержбицкого и гротескно-чудаковатого разочарованного диссидента профессора Фабера в исполнении замечательного питерского актера Сергея Дрейдена Монтэг – Нюганен кажется сдержанным, прячущим вглубь свои переживания. Но ведь именно в этом и заключается режиссерский замысел. Битти и Фабер давно определились, их взгляды и мысли выношены. Возможно и выстраданы. А Монтэг на наших глазах начинает познавать всю несправедливость и пошлось окружающего мира. Обстоятельства заставили его, как шекспировского Гамлета, обратить глаза в душу. И долго, мучительно идти к истине. Остальные актеры работают в очень определенной стилистике: демонического гротеска, лирического гротеска, поэтического гротеска (Мария Скосырева, играющая Клариссу, девушку с широко распахнутыми глазами, которая первой заставляет Монтэга задуматься над тем, не убивает ли он человеческое в человеке, сжигая книги), сатирического гротеска. На долю Нюганена выпало оставаться в этом спектакле единственным представителем изысканно тонкой и глубокой русской психологической школы, которая в самой России встречается все реже, а в Эстонии, благодаря Вольдемару Пансо, сохранялась по крайней мере до конца ХХ века. Словно в заповеднике. Нюганен слой за слоем снимает с души своего героя зомбированность, уверенность в непогрешимости общества, которое избавляет человека от печальной необходимости думать. Весь путь пройти он не успевает: ядерная бомбардировка уничтожает тот мегаполис, тот современный Вавилон, в котором существовал герой. В воздухе кружится черный пепел – и пилигримы, те самые мудрецы и поэты,хранители тайны и веры, приход которых предсказывал ровно сто лет назад Валерий Брюсов, принимают Монтэга в свое сообщество чуть раньше, чем ход событий сам привел бы его сюда. Пилигримы, каждый из которых несет в себе остатки разрушенной культуры, не выход из положения и не гарантия того, что нам с вами удастся сохраниться в качестве человеческих личностей. Но что поделать, если других гарантий нам не дал никто. Ни Брэдбери, ни Шапиро, ни сама жизнь.