Про кровавого мальчика

Этого «Годунова» театралы ждали, затаив дыхание. Пушкинскую драму поставил знаменитый немецкий режиссер Петер Штайн. С мэтром работала чуть ли не вся труппа театра Et Cetera. И двое «арендованных» артистов: на роль Пимена был приглашен мхатовец Борис Плотников, Бориса сыграл актер Театра им. Вахтангова Владимир Симонов. Увы, ожидания не оправдались.

«Бориса Годунова» редко ставят удачно, — пушкинский текст ускользает из рук режиссеров, а происходящее на сцене кажется чудовищным лубком. Исключением из общего правила был и остается спектакль англичанина Деклана Доннеллана, который сумел передать сиюминутный страшный смысл «Годунова» и подчеркнуть мощь пушкинского стиха. Театралы со стажем прекрасно помнят блистательную работы Александра Феклистова (Борис) и Евгения Миронова (Отрепьев).

Штайн, как и Доннеллан, — приверженец системы Станиславского и тоже буквально бредит нашей культурой. От него ждали чего-то совсем уж исключительного. Тем обиднее было видеть на сцене Et Cetera ожившую иллюстрацию из школьного учебника. Буквализм как принцип в театре сомнителен, разве что в больших оперных постановках могла сойти за правду какая-нибудь «царская сцена» в расписном тереме с игрушечными конями на привязи. Да и то большинство критиков наверняка мгновенно заклеймили бы: вампука, она и в Африке вампука. Сценография спектакля, кстати, вполне оперная. Все черное, основная сцена пуста (в Et Cetera есть еще две маленькие, боковые). По рельсам двигаются две ширмы, с их помощью появляются «места действия». Кремлевский терем, палаты царя, келья Пимена, трактир на русско-литовской границе. Прямо картинки с выставки. Традиционные бороды, парики, кафтаны — все на месте.

Трудно поверить, но Штайн как будто ничего в пушкинском тексте не ищет, никаких новых смыслов не вскрывает и в актуальность гениальных строчек не вмешивается. И дело не в условной старомодности прочтения. Штайну по непостижимым причинам изменило чувство театрального вкуса. Он допустил появление в драматическом спектакле бутафорского трупа лошади Дмитрия и вывел на сцену «кровавого мальчика», — маленький артист с тонкими ручками и ножками, вымазанный в красной краске, осторожно идет из одной кулисы в другую, а ближе к финалу возносится к колосникам в странной конструкции — кольце из мигающих лампочек.

Не радуют и актеры, — верить их потугам на выразительность не представляется возможным. Хотя справедливости ради надо отметить работы Сергея Давыдова (Отрепьев), Владимира Скворцова (Шуйский) и Владимира Симонова (Борис). Но «вытянуть» столь масштабную постановку они не могут. Как ни жаль признавать, она все равно смотрится антиквариатом.