Подписка на новости
Поиск по сайту
Версия для слабовидящих
Заказ билетов:
+7 (495) 781 781 1
Пушкинская карта

МОСКОВСКИЙ ТЕАТР «Et Cetera»

Et Cetera

художественный руководитель александр калягин

главный режиссер Роберт Стуруа

Пресса

Они — венецианцы

Мария Седых
"Общая газета" , 27.04.2000
Это многое объясняет в «Шейлоке» театра «Еt cetera» и Российского театрального Агентства И хотя «Шейлок» за «Венецианского купца» не ответчик, две московские постановки будут сравнивать и сравнивают уже и в кулуарах, и в критических отчетах, даже выставляя очки, как на спортивных соревнованиях. Покончим с этой темой сразу, что называется, во первых строках — несопоставимы, разных весовых категорий эти спектакли. Даже Михаила Козакова и Александра Калягина в роли Шейлока сравнивать некорректно, потому что герой Козакова исполняет сольную партию, а герой Калягина подчинен законам того мира, который выстраивает на сцене Роберт Стуруа вместе с художником - Георгием Алекси-Месхишвили и композитором Гией Канчели. И все же, чтобы дать почувствовать разницу между двумя постановками, замечу только одно: моссоветовская публика смеется и там, где не смешно, на премьере в «Еt cetera» не смеялись даже в очень смешных эпизодах Игоря Золотовицкого, представляющего Марокканского и Арагонского соискателей руки Порции. Стуруа ставит комедию, щедро разбрасывая театральные гэги, а зрительный зал внемлет ему, как знаменитому заезжему оракулу. Неужто и впрямь такая стихийная вера в пророков не из своего отечества? Конечно, почтительность милей родимой разнузданности, но не до такой же степени. Впрочем, в спектакле Стуруа еще нет того легкого дыхания, которое отличает постановки мастера со своей руставелиевской труппой. Но зато все остальное — нетривиальность живой, пульсирующей мысли, красота формы, без труда вбирающей и исторические эпохи, и жанровые перепады, — уже есть. Не знаю, происходит ли «сговор» между режиссером и его постоянными соавторами на вербальном уровне, но очевидно, если они видят в шекспировском заголовке слово «венецианский», то никаких гондол и баркарол в их спектакле — не будет. Как не будет и мучительного взвешивания пороков и добродетелей героя, только потому, что в списке действующих лиц рядом с его именем значится пояснение «богатый еврей». Пестро и разнообразно население спектакля. На языке «дружбы народов» мы сказали бы, что действие происходит в большом городе, где мирно соседствуют люди разных вероисповеданий и разного цвета кожи. Но нам ли не знать, сколь далек тот язык от эсперанто, с какой легкостью срывается на визг, стон, рык, стоит только… Момент практически неуловим. В выстроенном на сцене царстве цивилизации, царстве мониторов и многочисленных телевизионных экранов, кажется, и действие происходит словно в современной компьютерной игре: нажал на клавишу — и среди белых офисных стеллажей засветится сказочное дерево, нажал на другую, и под ним уже богатая невеста — Порция, щелкнул еще раз и проверил сегодняшний курс доллара. Из-за кулис будто музейные экспонаты смотрят на этот чудной мир изваяния быка, коровы и свиньи и так и не поймут до конца, изменился ли он до неузнаваемости или все тот же со дня творения. Когда-то Мейерхольд заметил, что мастерство режиссера проверяется внятностью экспозиции. Что ж, к моменту, когда будет подписан символический вексель, по которому венецианский купец должен будет расплатиться за просроченный долг фунтом собственного мяса, мы уже будем хорошо осведомлены и о сомнительной его предприимчивости, и о «романтизме» Бассанио, латающего прорехи в кармане выгодным браком, и о «наивном» Лоренцо, выкрадывающем у Шейлока дочь вместе с фамильными драгоценностями, и о «строптивой» Порции, за глаза презирающей иностранных женихов. Они — венецианцы, и это многое объясняет. Только Антонио Александра Филиппенко несет печаль знания истинной цены «своих». Печаль бессильна. Свой среди своих, он подчинен законам стаи и силен только ее силой. Шейлок Калягина свою экспозицию тоже выстраивает резко, определенно. И актеру и режиссеру чувственный посыл важнее словесных мотивировок. Пролитый на брюки кофе он промокнет кипой, сорванной с головы правоверного слуги. С этой минуты, начиная с этого жеста, не стоит ждать, что герой Калягина будет взывать к справедливости и уповать на силы небесные. Как никто здесь, он точно знает, что действие происходит на земле. Знаменитый монолог Шейлока: «Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей?» — скорее редкое свидетельство слабости, почти готовность признать свое отличие от других, чем праведный гнев или вызов взбесившемуся обществу. От других, не познавших изгойства, его отличает не кровь, что течет в его жилах, а сила страдания. Ощутив его меру или безмерность, он позволит на мгновение своему грузному телу обрести легкое изящество и по сцене скользнет и исчезнет видение великого Чарли Чаплина с красным цветком в петлице и раскрытым завитком над головой. Не помню, говорил ли что-то Шейлок в эту секунду, но точно помню свое ощущение: нет ничего трагичней человеческой комедии. Именно в такой сюжет, длиной в тысячелетие, встраивают «вечного жида» Стуруа и Калягин. …Когда продюсер спектакля Давид Смелянский после гастролей вновь вернет «Шейлока» в Москву, думаю, труппа «Еt cetera» уже «обживет» новый костюм, вполне пришедшийся ей по мерке.