Пресса
5:00
2024
2023
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
Оглянуться — и не узнать себя
Ольга Егошина
"Первое сентября" ,
28.01.2003
Главными театральными событиями осени стали приезд в Москву Йозефа Наджа и премьера «Последней записи Крэппа» Беккета, приуроченная к 10-летию театра “Et cetera”.Французский режиссер румынского происхождения Йозеф Надж запомнился Москве по гастролям двухлетней давности с «Полуночниками» по Кафке, за которые он получил «Золотую маску». На этот раз он привез две работы — «Время отступления» и «Войцек». «Время отступления» — спектакль-дуэт в присутствии третьего. Получасовой вариант спектакля, который Надж играл с Сесель Тьемблемон, несколько лет назад был показан на фестивале в Вильнюсе, и там же зародилась его новая версия: постановщик познакомился с Владимиром Тарасовым, и композитор стал третьим участником спектакля. Его перкуссия укрепила танцевальную пантомиму каркасом жесткой ритмической структуры и удлинила спектакль вдвое. Мужчина и Женщина проходят долгий путь отношений, притягиваясь и отталкиваясь, ища друг в друге поддержки и сражаясь за власть, сплетаясь в целое и яростно отстаивая свою самость. Пьеро и Коломбина, ожившие марионетки, архетипы и т.д. Сценка — сценка — сценка. Пересказывать танец-пантомиму — занятие неблагодарное, еще хуже пересказа снов. Любые трактовки произвольны, но горло перехватывает по-настоящему. Как лукаво поясняет сам Надж: «Одни видят в спектакле пессимистическую историю, другие — счастливую. Думаю, каждый человек вкладывает в эти толкования свой личный опыт, свое восприятие отношений мужчины и женщины».Естественно, что в «Войцеке» Наджа одинаково мало интересовали как перипетии сюжета (доведенный сослуживцами солдат убивает свою невесту, а потом себя), так и характеры действующих лиц. Экзистенциальный ужас человеческого существования в абсолютно нечеловеческой среде стал основой серии пластических этюдов, шаг за шагом показывающих неестественную оскорбительность самых простых вещей, если они совершаются человеком, насильственно обращенным в воинскую единицу. Точно ожившие персонажи страшных брейгелевских видений, с разбеленными лицами-масками, очень разные и все же похожие человеко-единицы обедают горохом, который трудно глотать, он застревает в горле, им рвет, изо рта струйкой стекает зеленоватая кашица. Они садятся на велосипеды, но кое-как скрепленные ободья едва вращаются на месте. Они тянутся к единственной женщине в таком понятном стремлении к нежности, к ласке, но их грубые прикосновения убивают ее. И собственно ласки достаются безучастному трупу. Живые люди перемешаны с глиняными истуканами и муляжами. Можно оторвать ухо у глиняной головы, а можно отрезать откуда-то из-под рубашки куски кровавой требухи, и все с жадностью набросятся на кровоточащее мясо. Шаг за шагом вытравляется всякий проблеск человеческого, живого. И вот уже вместо воды льется песок. Воды небесные не утоляют жажды, не омывают тела, не смывают грехи.Начиная репетиции «Последней записи Крэппа», Роберт Стуруа сказал: «Я хочу поставить эту пьесу Беккета с Александром Калягиным, потому что это предельно не о нем». История о неудачнике, который на пороге старости пытается пройти по своему магнитофонному дневнику — он вел его всю жизнь, — восстановить свой путь и подвести неутешительные итоги: вот талант, который проиграл, вот женщина, которую потерял и предал, вот мелкие поворотные шаги, которые и привели к безнадежности финала, — конечно, это не история Калягина. Но роль Крэппа, подразумевающая не только крупного актера, но и определенную индивидуальность исполнителя, безусловно, это «роль» Калягина.Александр Калягин — один из немногих сегодняшних актеров, умеющих и любящих пользоваться гримом, рисовать себе новое лицо и новую душу, изобретать в каждой роли новые эксцентрические детали. Своего Убю актер рисовал щедрыми масляными красками, иногда почти ядовитыми в своем переборе. Крэпп точно создан в жанре графики: полутона, мельчайшая нюансировка деталей. Тихий монотонный голос, чуть-чуть гнусавящий. На ленте он звучит моложе и тверже. Садясь или вставая, этот Крэпп делает небольшую остановку, как бы внутренне собираясь, чтобы не дай Бог не упасть и не споткнуться. Он привычно поправляет облезший на швах пиджак и засаленную тряпку на горле, которая исполняет обязанности кашне. Иногда облизывает губы — они сохнут от длинных речей. Постоянно прислушивается к чему-то внутри себя и часто спешит в туалет — снова ложная тревога. Калягин не пропускает ни одной детали одинокой бедной старости с ее жадностью, жалкостью и себялюбием. Он обыгрывает каждую деталь не слишком разнообразного реквизита: часы-луковицу, шапку, бананы, рюмки спиртного, которые методично следуют одна за другой. Калягин играет с каждым предметом долго, со вкусом, смакуя, но одновременно и приглядываясь к странному месту, куда занесла его судьба.Действительно, странное место. Место, где настоящее беседует с прошлым, а будущего нет. Постоянный соавтор «интеллектуальных приключений» Стуруа, Георгий Алекси-Месхишвили создал завораживающее пространство. То ли свалка на окраине индустриального города, обнесенная поблескивающей металлической проволокой. То ли ангар какого-то давно улетевшего самолета. То ли марсианский пейзаж, где потерпел крушение космический корабль и остались предметы людской жизнедеятельности: подозрительное тряпье, старые часы, шкатулка, какой-то ядовитый офисный стол.Здесь слышен грохот далекого поезда, а вместо ветра звучит космический саундтрек Гии Канчели и его же ядовитый марш. Пейзаж вроде знакомый, хотя никогда не виденный. Неужели это оно? И раз зародившись, догадка постепенно находила все новые и новые подтверждения: конечно, это самое Место, которое снится только в смертном сне. Существует огромная литература с детальными описаниями Рая, Ада, Вечности. Есть страшная догадка Достоевского: «А что если вечность — комната с пауками?» Роберт Стуруа вычитал у Беккета образ интеллектуальной вечности для неудачников, балующихся словом. Сидишь где-то на помойке, оскорбительно не нужный никому и меньше всего самому себе, и слушаешь собственный голос, который тебе пересказывает твою жизнь. Мимо скользят тени тех, кого любил и предал. И уже никогда и ничего с тобой не случится и не произойдет. Бананы отдают ватой, откуда-то взлетают зонтики, а музыка включается и замолкает, когда ей хочется.Абсолютной реальности Крэппа, выписанного Калягиным до мелочей, головокружительный фон Вечности (и никак не меньше) придает иной масштаб и объем. Так художник тщательно выписывает натюрморт, создавая символический образ остановившегося времени, тщеты земных усилий. Точно в семиметровой комнате вдруг распахнутся стены и проступит звездное небо. Подсвеченная лунным светом плотная фигура Крэппа-Калягина теряет земную плотность, становится невесомой. И вот уже не противный, шамкающий старик, а несчастная облезлая душа справляет панихиду по всем живущим.