Мадам Эвридика от черта вернется / "Орфей" (Театр "Et cetera")

Зрителей, пришедших на «Орфея» в постановке Владимира Скворцова, первым делом спрашивают, как звучит по-французски слово привет. И выясняется: очень мало, кто знает, что привет - не bonjour, а salute. Но зато те, кто пришел в Эфросовский зал театра «Et cetera», знают, кто такой Жан Кокто. Хотя нельзя сказать, что этого поэта, драматурга и сценариста много ставили в Москве. В прошлом сезоне, правда, возник «Человеческий голос» в Школе драматического искусства, но ШДИ - эстетский театр, и там, как говорится, сам Бог велел. Что же касается Скворцова, то он решил эстетскую историю классика сюрреализма сделать доступной для всех. Причем взял за основу не пьесу, а киносценарий, по которому Кокто снял свой знаменитый фильм с Жаном Маре в главной роли. Это третья режиссерская работа актера Скворцова. Его режиссерский дебют был невероятно ярким: спектакль «Скользящая Люче» в ЦДР поразил своей необычностью. Ясно было, что это поэтический театр. И вот перед нами спектакль о поэте - по сценарию фильма, которому уже более 60 лет. У Кокто все построено на том, что истинный поэт (который пишет, не будучи писателем) выше обыкновенного человека, он ходит по земле, но живет в облаках, и его предназначение - вечно бродить от жизни к смерти и от смерти к жизни в поисках Любви и Гармонии, вызывая зависть богов и ненависть людей. Но романтические времена канули в прошлое, и теперь это - одна из тех «профессий», которые не пользуются массовым спросом. От стихов шарахаются, как черт от ладана. (А может, они и есть ладан?) И поэты-небожители (а есть ли в наше время такие?) не вызывают ни зависти у богов, ни ненависти у людей - полное равнодушие с обеих сторон. Хотя и привилегия легенд - быть вне времени, режиссер учел временную специфику. Данила Дунаев (Орфей) не только не похож на молодого Жана Маре, но и ничем не напоминает тот хрестоматийный образ поэта, который нам насаждали в школе. Этот крупный молодой человек в строгом костюме-тройке напоминает, скорее, офисного работника. Подстать ему и Эвридика (Марина Дубкова), юная, красивая, обаятельная - домашняя хозяйка. Может, и была когда-то вакханкой (о чем свидетельствует ее подруга Аглаоника), но это в прошлом. Она настолько свыклась с новой ролью, что даже днем ходит по квартире в пижаме и вместо того, чтобы дарить вдохновение, постоянно ворчит на мужа-поэта. В общем, обычные проблемы молодой пары, где муж не умеет зарабатывать деньги. В принципе, Эвридику можно понять: Орфей даже стихов не пишет, а целыми днями слушает радио. У поэтов случаются творческие кризисы, когда им начинает казаться, что таинственный песенный дар их покинул. Орфей-Дунаев сам признается, что он дошел до точки. Но в доказательство важности своих занятий приводит фразу: «Мадам Эвридика от черта вернется», которую извлек из радио и считает верхом поэтического совершенства: эту фразу он намерен представить на поэтический конкурс, где она, как ему кажется, вызовет эффект разорвавшейся бомбы. И отправляется на этот конкурс, словно к черту на свидание: с бутылкой в руках и бесовскими рожками на голове. Свидание состоялось, только дьявол предстал в образе загадочной дамы, которую все именуют Принцессой. Поэт влюбляется и готов пойти за ней хоть в ад. Но и Принцесса влюбляется в Орфея. А в Эвридику влюбляется Артебиз, ее слуга. В этом четырехугольнике и будет развиваться в дальнейшем сюжет, но уже в другом направлении. Потому что Принцесса (Татьяна Владимирова) - это Смерть, а Артебиз (Андрей Кондаков) - один из ее демонов. Фрейд считал, что человеком движут два противоположных инстинкта - Эрос (инстинкт жизни, любви, стремление к продолжению рода) и Танатос (инстинкт смерти). По мысли Кокто, творчество, истинная поэзия ближе инстинкту разрушения, Танатосу. В этом смысл поэтизации фигуры Смерти, которая как женщина и личность намного превосходит обыкновенную земную Эвридику. Эвридика умирает. Орфей, как и полагается по мифологическому сюжету, бросается за ней в Царство Смерти. Но за ней ли?.. Это уже решать зрителю. Весь спектакль на том и построен, чтобы зритель сам додумывал, что кроется за режиссерским подтекстом. Условные персонажи действуют в условной обстановке. Сценография предельно скупа (художник Андрей Климов) - на сцене только шесть стульев и три зеркала. Главную роль в визуальном изображении играют свет (художник по свету Арсения Сафиуллина) и звук: именно они и создают атмосферу ирреальности, используя все чудеса современной техники. Такое впечатление, что художник придумал новый вид сценографии: он даже преисподнюю изображает с помощью звука. При этом спектакль очень кинематографичен. Но это живое кино, и даже кинематографические трюки здесь делаются не посредством компьютерной техники, а вживую. Для этого были специально приглашены иллюзионисты, «чудо-братья» Сафроновы («русские копперфильды») и Владимир Малюгин (постановка трюков). Они научили актеров проходить сквозь зеркала, которые здесь являются порталами в мир иной. Кокто пытался убедить себя, что, следуя за своей смертью, человек может проникнуть в запретные пределы будущего: задача поэта - загнать неведомое в капкан. Но «в капкан в итоге попадает» Орфей. Выясняется, что в царстве мертвых нет любви. Принцесса. Чудеса свершаются только у вас. Орфей. Но любой из миров движется любовью. Принцесса. В нашем мире ничто никем не движет. Мы сами движемся - от суда к суду. Так что зря Орфей спускался за поэзией в Ад. Ее нужно искать на земле: только там можно быть поэтом. И мы видим сцену суда, где Смерть и Артебиз признают свою вину: они влюбились в живых людей. Но, жертвуя собой во имя любви, они спасают Орфея и Эвридику. Гости с того света оказываются более страстными и благородными, чем живые. Особенно хочется выделить игру Татьяны Владимировой. В ней и в начале нет ничего особо инфернального: исполнительная чиновница Ада, явившаяся на землю ловить человеков. Она играет обычную женщину (с накрашенными губами, в туфлях на шпильках) - все демоническое в ней куда-то исчезает, стоило ей полюбить Орфея. Ну чтоб ей влюбиться в одного из своих демонов?.. Она и злится чисто по-женски, а в сцене, где они с Орфеем в обнимку, в ней даже проявляется что-то материнское. Великолепен Андрей Кондаков в роли степенного Артебиза, внешне не проявляющего никаких особых чувств (ни инфернальных, ни земных). Но он способен на многое. Настоящий мужчина. Орфея и Эвридику отпускают с традиционным условием, но по сравнению с мифом гораздо более жестким: Орфей не должен видеть супругу никогда. Следует ряд полукомических эпизодов: супруги продолжают жить в одном доме, и Эвридике приходится прятаться при неожиданном появлении мужа под столом. Супруги находят выход: черные непроницаемые очки. Но это уже другая Эвридика. Она понимает, что Орфей такою жизнью жить не может, и сама срывает с него очки. Сцена самопожертвования Эвридики - кульминация спектакля. Домашняя хозяйка тоже способна на жертву. Эвридика Марины Дубковой - по сути, единственный положительный персонаж. А положительных играть всегда труднее. Молодая актриса начала репетировать, еще будучи студенткой. (Это ее дебют, как и у Дунаева, и у Кирилла Щербины (Сежест) - три дебюта на семь исполнителей.) И, надо отдать ей должное, с ролью справилась. А наверняка непросто было играть с Дунаевым, актером не типичным. У него другая природа. Он, находясь в коллективе, играет вне коллектива. Но в данном случае это ему только в плюс. (А может, именно поэтому Скворцов его и выбрал, а не только потому, что актер и сам пишет стихи.) Еще раз повторю: Дунаев играет не просто поэта, а поэта современного, который, с одной стороны, чувствует сакральное происхождение своего поэтического дара, но в то же время сознает, что сакральность эту никто не воспринимает всерьез. Отсюда и несерьезный финал спектакля, придуманный режиссером. Орфей, согласно замыслу Кокто, погибает. Но утром Орфей и Эвридика просыпаются в своей постели. Мадам Эвридика опять вернулась из Ада. Она снова в пижаме. Они ничего не помнят. Выходит, это был сон?.. Жану Кокто нравилось сплетать в прихотливом узоре мелодию любви и сна - родного брата смерти. Скворцов последовал его примеру. В придуманном им сне звучат выстрелы, гибнут поэты - помимо Орфея еще и юный Сежест Кирилла Щербины, победитель конкурса. Нелепого вида полицейский комиссар (Алексей Осипов) якобы расследует убийство. Агрессивная лесбиянка Аглаоника (Наталья Благих), современная Сапфо, ревнует Эвридику к Орфею и ненавидит всех поэтов, потому что сама поэтесса (отсюда и комплексы). Наталья Благих создала пусть и статичный, но яркий, запоминающийся образ. А вот Осипову в роли комиссара нечего играть, кроме пародии на детектива. Впрочем, пародийно-иронический дух свойствен и всему спектаклю. Голос над залом время от времени напоминает, что все это не что иное, как игра, и таким образом вовлекает в игру и зрителей. Спектакль очень простой (несмотря на невероятно сложную свето-звуковую партитуру). Но сразу этого не понимаешь. Это - как стихотворение, которое, чтобы его понять, нужно прочесть не один раз. «Что такое стиль?» - спрашивал Кокто и сам же отвечал: «Для многих людей это очень сложный способ говорить очень простые вещи. По-нашему же, это очень простой способ говорить вещи очень сложные». Скворцов-режиссер постепенно вырабатывает свой стиль. Взяв за основу киносценарий, он добавил переписку Кокто, фрагменты его высказываний. И эти куски срабатывают, наполняя спектакль философским смыслом. Таким образом режиссеру удается донести до зрителя то, ради чего он ставил этот спектакль. Современное человечество, может быть, как никогда нуждается в откровении, но современный человек к нему не стремится: ему кажется, что он и так все знает. Поэт в наше время не востребован и существует изолированно. «Поэзия - это Ты», - говорит, обращаясь к Богу, Кокто в «Завещании «Орфея». В спектакле этой фразы нет. Скворцов не ставил задачи вернуть в театр Бога. У него задача скромнее: вернуть в театр Поэта.