Пресса
5:00
2024
2023
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
Люди, не убивайте друг друга
Елена Жатько
Газета "Экран и сцена" ,
31.01.2020
Премьерный спектакль Михаила Бычкова “Блаженный остров” в московском театре “Et Сetera” – пример современного переосмысления советской драматургии 1920-х.
Литературной почвой постановки стала одноименная пьеса украинского автора, жертвы сталинизма Миколы Кулиша (второе ее название “Так погиб Гуска”). Режиссер отходит от традиционного фарсово-комического прочтения текста,
разворачивая абсолютно трагический рассказ, где юмор – лишь полупрозрачный флер, мало что скрывающий. Кулиш, высмеивая мещанскую сытую жизнь, где нет места революции, сам оказался в капкане красной звезды. В 1937-м в урочище Сандармох драматурга расстреляют. На месте тех событий, на полуразрушенном памятнике с воткнутыми в щели цветами, сегодня проглядывает надпись: “Люди, не убивайте друг друга”. Эту простую фразу можно было бы взять эпиграфом к спектаклю Михаила Бычкова, где без замысловатых режиссерских маневров повествуют историю наивной семьи, сбежавшей “подышать” на несуществующий остров свободы.
Сценограф Николай Симонов возводит на сцене небольшой особняк в два покосившихся этажа, внутрь него мы позже заглядываем – кирпичная кладка, залитая теплым светом, балкончик. Внешне деформированный дом кажется неустойчивым и шатким, будто стоит он без фундамента. В какой-то момент из окон высунутся весла и отнесут особняк-корабль по воображаемым волнам туда, где не требуется регистрация для проживания.
Савватия Савельевича Гуску, отца семейства, играет Игорь Золотовицкий, поначалу создавая образ мелкого буржуа. “Я – серая мышка, а жизнь это кошка”, – признается он, и винить его за пассивность не хочется. Он, как умеет, пытается отстоять свое право не участвовать во всеобщем хаосе революции, а просто дышать, жить, выдавать дочерей замуж, кормить свинью. Гуска – основа и опора родового гнезда обороняет свое потомство. Рядом с ним супруга Секлетея Семеновна (Анжела Белянская), ей тоже присуща доля нервозности и постоянного чувства страха, надвигающейся опасности. “Кралечка”, “ласточка”, “павличка”, “чаечка” – ласкательная речь усиливает атмосферу камерного повествования, где все любят друг друга, даже, когда делят единственного жениха или бранятся с няней (Марина Чуракова).
Микола Кулиш направляет острие социальной сатиры против паникерства слабого Гуски. Такого человека моментально уничтожат жернова революции! У него напрочь не развита способность ловчить, изворачиваться; единственное, на что он способен – заученно повторять заклинание для новой власти: “Дед мой, между прочим, биндюжником был, а бабка на базаре яблоками торговала и всенародно старшего городового избила”. Дочери Гуски – а их семеро – попеременно падают в обморок, предвещая грядущий расстрел всего семейства. Возникает очевидная
параллель с событиями в Ипатьевском доме. Неслучайно в одном из эпизодов герои выстраиваются, словно позируя перед фотообъективом. Во главе Гуска, а под его “крылами” – любимое бабье царство. Отравленные страхом, все отправляются на необитаемый остров, но там семья обнаруживает себя под зонтиками огромных борщевиков – стебельки поэтично покачиваются, красивые и ядовитые одновременно. Это сигнал надвигающейся опасности. Остров оказывается миражом, где невозможно укрыться от революции. Два “рыбака” (Сергей Плотников и Максим Ермичев), как две случайно залетевшие мухи, разоблачают семью Гуски. Образ насекомых становится метафорой, олицетворяющей революционное движение, – целый рой мух, липкие лапки которых повсюду разносят агитационную заразу.
Вместо препровождения Гуски в ЧК, как написано у Кулиша, всю семью расстреливают: вроде бы шуточно. У ног обреченного Гуски укладываются бездыханные тела детей, жены, няни. Он тяжело опускается на землю, не бунтует, не пытается прикрыть собой хоть кого-то из родных. Вслед за ним бесшумно скатывается по лесенке одинокая коляска, и высвечивается ремарка: “Начало”.
Цитата из фильма Сергея Эйзенштейна лаконично вписывается в трагикомедийный формат постановки, что вскрывает главный кошмар революции – перекраивание мира, где в центре не человек, а толпа, массовка. Строки романса, который исполняют дочери Гуски, сатирически развеивают иллюзию “светлого будущего”: “В эту ночь мы будто в сказке / Упоительной живем”.
http://screenstage.ru/?p=12386
Литературной почвой постановки стала одноименная пьеса украинского автора, жертвы сталинизма Миколы Кулиша (второе ее название “Так погиб Гуска”). Режиссер отходит от традиционного фарсово-комического прочтения текста,
разворачивая абсолютно трагический рассказ, где юмор – лишь полупрозрачный флер, мало что скрывающий. Кулиш, высмеивая мещанскую сытую жизнь, где нет места революции, сам оказался в капкане красной звезды. В 1937-м в урочище Сандармох драматурга расстреляют. На месте тех событий, на полуразрушенном памятнике с воткнутыми в щели цветами, сегодня проглядывает надпись: “Люди, не убивайте друг друга”. Эту простую фразу можно было бы взять эпиграфом к спектаклю Михаила Бычкова, где без замысловатых режиссерских маневров повествуют историю наивной семьи, сбежавшей “подышать” на несуществующий остров свободы.
Сценограф Николай Симонов возводит на сцене небольшой особняк в два покосившихся этажа, внутрь него мы позже заглядываем – кирпичная кладка, залитая теплым светом, балкончик. Внешне деформированный дом кажется неустойчивым и шатким, будто стоит он без фундамента. В какой-то момент из окон высунутся весла и отнесут особняк-корабль по воображаемым волнам туда, где не требуется регистрация для проживания.
Савватия Савельевича Гуску, отца семейства, играет Игорь Золотовицкий, поначалу создавая образ мелкого буржуа. “Я – серая мышка, а жизнь это кошка”, – признается он, и винить его за пассивность не хочется. Он, как умеет, пытается отстоять свое право не участвовать во всеобщем хаосе революции, а просто дышать, жить, выдавать дочерей замуж, кормить свинью. Гуска – основа и опора родового гнезда обороняет свое потомство. Рядом с ним супруга Секлетея Семеновна (Анжела Белянская), ей тоже присуща доля нервозности и постоянного чувства страха, надвигающейся опасности. “Кралечка”, “ласточка”, “павличка”, “чаечка” – ласкательная речь усиливает атмосферу камерного повествования, где все любят друг друга, даже, когда делят единственного жениха или бранятся с няней (Марина Чуракова).
Микола Кулиш направляет острие социальной сатиры против паникерства слабого Гуски. Такого человека моментально уничтожат жернова революции! У него напрочь не развита способность ловчить, изворачиваться; единственное, на что он способен – заученно повторять заклинание для новой власти: “Дед мой, между прочим, биндюжником был, а бабка на базаре яблоками торговала и всенародно старшего городового избила”. Дочери Гуски – а их семеро – попеременно падают в обморок, предвещая грядущий расстрел всего семейства. Возникает очевидная
параллель с событиями в Ипатьевском доме. Неслучайно в одном из эпизодов герои выстраиваются, словно позируя перед фотообъективом. Во главе Гуска, а под его “крылами” – любимое бабье царство. Отравленные страхом, все отправляются на необитаемый остров, но там семья обнаруживает себя под зонтиками огромных борщевиков – стебельки поэтично покачиваются, красивые и ядовитые одновременно. Это сигнал надвигающейся опасности. Остров оказывается миражом, где невозможно укрыться от революции. Два “рыбака” (Сергей Плотников и Максим Ермичев), как две случайно залетевшие мухи, разоблачают семью Гуски. Образ насекомых становится метафорой, олицетворяющей революционное движение, – целый рой мух, липкие лапки которых повсюду разносят агитационную заразу.
Вместо препровождения Гуски в ЧК, как написано у Кулиша, всю семью расстреливают: вроде бы шуточно. У ног обреченного Гуски укладываются бездыханные тела детей, жены, няни. Он тяжело опускается на землю, не бунтует, не пытается прикрыть собой хоть кого-то из родных. Вслед за ним бесшумно скатывается по лесенке одинокая коляска, и высвечивается ремарка: “Начало”.
Цитата из фильма Сергея Эйзенштейна лаконично вписывается в трагикомедийный формат постановки, что вскрывает главный кошмар революции – перекраивание мира, где в центре не человек, а толпа, массовка. Строки романса, который исполняют дочери Гуски, сатирически развеивают иллюзию “светлого будущего”: “В эту ночь мы будто в сказке / Упоительной живем”.
http://screenstage.ru/?p=12386