Газета «Русский инвалидъ» за 18 июля…

Идеолог социальной, документальной, молодой и прочей «новой драмы» Михаил Угаров на самом деле имеет вкус к XIX веку, смешным анахронизмам, старинным детским забавам и вещам вроде «высоких напольных часов с ленивым медным маятником» или «легких ширм, расписанных узкими подводными травами». Из этих вещей и словесной ворожбы Угаров строит собственные пьесы — антикварные лавки, которые затем населяет персонажами с мозгами и психологией вполне современной сборки. По крайней мере, так пьесы Угарова выглядят в его собственных постановках. Стоит вспомнить «Облом off» в Центре Казанцева; стоит видеть «Газету „Русский инвалидъ“ за 18 июля…» на малой сцене театра Et Cetera. Сюда из первого спектакля перекочевал угаровский протагонист Владимир Скворцов. Теперь он Иван Павлович, корреспондент «Русского инвалида» — и сам, как и Обломов, типичный русский инвалид: пережил любовную драму сродни драме Раневской из «Вишневого сада» и второй год подряд сиднем сидит в четырех стенах, заталкивая в китайскую вазу письма от донимающей его бывшей любовницы. Молодой его племянник (Алексей Лонгин) и племянница Сашенька (Наталия Житкова) с муфточкой, липкой от «конфект», водят с ним незначительные разговоры, этакие бла-бла-бла на темы, возможные как в веке девятнадцатом, так и сегодня, держа притом такие паузы, что Станиславский бы удавился от зависти. Сложно понять, куда автор клонит, пока не случается перипетия отнюдь не обычного вида. Как только начинает проясняться какая-никакая фабула, Иван Павлович решительно ее обрывает: «Ненавижу историйки! Ненавижу повести с сюжетом!» «Высокие напольные часы с ленивым медным маятником» (а все на сцене натурально антикварное, за исключением искусственных фикусов; за это отвечал сценограф Андрей Климов) — напольные часы идут вразнос, приближаясь к тому часу, когда возлюбленная героя назначила ему встречу, а он упрямо твердит, что в историю с сюжетом его больше калачом не заманишь. Ни в Аристотелеву фабулу с началом, серединой и концом. Ни в чеховскую пьесу, когда-то протестовавшую против сложившегося канона, но тоже превратившуюся в канон."Путевые заметки — это можно… Но чтоб там было без слова «вдруг», — настаивает главный герой, переоблачившись вдруг в черную рубашку и ботинки модного студента, и, закинув за плечи рюкзак, отправляется в путешествие не знаю куда, не знаю за чем, потому что «конец вообще неважен. Говорят, после него нет ничего. Но это неправда». Изящная вещь, что тут добавишь. Теоретический трактат в доступной форме. Публичное выступление по эстетическим вопросам. Теорема с доказательством. Только одно но: хорошо бы «Русскому инвалиду» выйти на сцене пятнадцать лет назад, когда он был написан. Сейчас о том, как Угаров напустил на сцене чеховского туману, а потом показал публике неприличный жест рукой (есть такой в его спектакле), вспоминали бы как о вызове замшелой традиции. Говорили бы, что угаровский «Инвалид» стал «Чайкой» нынешней «новой драмы» — социальной, документальной, наплевавшей на «историйки», вымысел, слово «вдруг» и Аристотелеву поэтику. Вот только любого рода фантазии — вещь малоубедительная; Угаров и об этом тоже написал.