Пресса
5:00
2024
2023
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
Буря и штиль в театре Александра Калягина
Ольга Галахова
РИА Новости ,
15.10.2010
Тандем выдающегося грузинского режиссера Роберта Стуруа и столь же значимого российского актера Александра Калягина сложился не сегодня. В театре Et cetera уже были и "Последняя запись Крэппа" Беккета, и "Шейлок" Шекспира. Премьера нынешнего сезона – «Буря» Шекспира. Стуруа взял для постановки "Бурю", не столько чтобы дать роль Калягину, сколько для того, чтобы передать послание в наш ожесточившийся мир, в мир без правил, потерявший чувство стыда и совести. Стуруа особо близка интонация печальной мудрости позднего Шекспира, мысль о том, что жизнь можно изменить только благородством, когда души людей утолит не вынашиваемая годами месть, а необходимость прощать. Это мессианство режиссера предполагает нечто большее, чем просто желание сыграть главную роль, чем доверительный отклик актера, играющего роль мудреца Просперо. Тут надо разделить с постановщиком беспокойство за мир, который рушится, тут надо выходить на сцену, чтобы спасать падшее мироустройство от Апокалипсиса. Нужен азарт человечности.… Просперо Калягина же устал настолько, что ему хватает сил разве что на раздачу поручений слугам Ариэлю и Калибану, и только. Им не управляет тайный замысел усовершенствовать мир и человека. Такой Просперо родился и вырос не во дворцах Милана, а в советской квартире. И кабинет мудреца не обжит актером как модель Вселенной, хотя Стуруа не раз намекает нам на это. Вот разверзаются стены, в которых герои появляются, словно из воздуха. Или пейзаж на стене разрастается от скромной по размерам картины до внушительного полотна, которое пристало выставить в парадном зале дворца. Здесь на уединенном острове посреди моря живет маг и философ, могучий мыслитель, размышляющий о судьбах человеческих, а не простой обыватель, который плюхнулся в домашнем халате и тапках в уютное кресло. Какая буря?! Просто непогода. Да, свергнутый с престола, изгнанный из Милана собственным братом Просперо устал ждать исполнения собственной мести, он давно разочарован в человеке, но по Шекспиру в нем живет мощь идеала, и эту силу не сломит никакой пенсионный возраст. Христианские ценности, забытые современниками, для Стуруа непреложны, поэтому, когда он ставит "Шейлока" или "Бурю", то ставит их порой излишне назидательно. Он очень хочет быть услышанным. Понятно, что буря в спектакле - не только катаклизм, который подстроил маг Просперо своим врагам, чтобы корабль герцога со свитой был брошен на берег, но буря – это еще и смятение, потрясение в душе самого ссыльного мудреца, чудом уцелевшего на острове. Просперо понимает, что есть единственный выход, который прекратит дурную бесконечность дворцовых интриг, преступлений и убийств, и он прост: надо найти силы простить врагов. Пусть не сердцем, пусть холодным размышлением, но остановить ветхозаветный завет "око за око" христианским прощением. Не случайно вне этих понятий живет дикарь Калибан (Владимир Скворцов), которому Стуруа предлагает иногда заговорить на каком-то варварском языческом дохристианском наречии. В спектакле "Буря" это озарение Просперо – стань милосердным - поставлено слишком наивно, слишком "вне процесса", почти с оперным эффектом. Еще чуть-чуть, и вместо Просперо мы увидим Мефистофеля в лунном свете огненных молний и зверского грома. Но, увы, перед нами на сцене не Мефистофель, а усталый и почти равнодушный ко всему Просперо Александра Калягина. Это несоответствие формы выглядит на сцене почти комично. Правда, столь грубый приём и почти беспомощность актера в этом эпизоде, к счастью, не есть весь спектакль. Поначалу как раз постановка Стуруа завораживает зал красотой, редкой для нашей сцены (художник-постановщик Георгий Алекси-Месхишвили). Коробка сцены уподоблена святилищу наук, в которых мудрец познал толк. Наряду почти со стерильной белизной стен в предгрозовой ночи светятся склянки, на которых еще сыграет незатейливую мелодию островной отшельник. Корабль, который терпит кораблекрушение по воле Просперо, есть лишь макет корабля. Что-то игрушечное, даже детское видится в том, как он спускается из-под колосников, как зависает в воздухе, подпрыгивая на волнах. Буря словно и не настоящая, а игрушечная. Хотя гром гремит и молнии мечутся от всей постановочной души. Магическая книга Просперо взрывается в кабинете. Дочь Миранда (Ольга Котельникова) умоляет отца не губить путешественников. Ариэль, дух воздуха (Наталья Благих), больше похож на эксцентричного клоуна из цирка, и как подобает циркачу, обживает и стены, и чуть ли не потолок. В черном взъерошенном парике, с чаплиновской пластикой, сей дух вездесущ во владеньях хозяина. Если у Шекспира Милан – чистой воды условность, то для Стуруа это не так. Итальянские корни изгнанников, особенно у Миранды, явственно подчеркнуты и режиссером и художником. Ботичеллиевская красота есть в ее осанке, в длинных, распущенных волосах, отдающих золотым блеском, и даже ветерок, который подует на сцене, заставит вспомнить и эпоху Возрождения, и послеобеденный итальянский бриз. Однако мизансцены - порой блестящие и вызывающие восторг - в этом спектакле живут сами по себе, а игра актеров - сама по себе. За свое двадцатилетнее существование театр не сложился в труппу, которая была бы способна работать в заданном режиссером рисунке, сочетающим условное и реальное. Вместо острой формы на сцене зачастую демонстрируется вялое чувство стиля, вместо тревожного реализма и возвышенной боли - бытовая карикатура. Кажется, что Роберт Стуруа смирился с реальными силами труппы, и, как приглашенный режиссер, не счел необходимым переучивать значительную часть актеров, а предпочел задрапировать спектакль красивой картинкой, придать зрелищу выразительность и сократить шекспировский текст до одного часа и сорока минут. И хотя Александр Калягин все-таки возвышается в этом низкорослом лесу, но от этого актера, которого мы помним как блестящего и остроумного, легкого и печального, можно было бы ожидать и более значимого Просперо, который мыслит о мировой гармонии, а не печется о спокойствии по выслуге лет.