Пресса
5:00
2024
2023
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
Душевная «Буря» Роберта Стуруа
Марина Давыдова
«Известия» ,
01.10.2010
В театре Et Cetera в рамках фестиваля "Черешневый лес" сыграли долгожданную премьеру "Бури" в постановке Роберта Стуруа. Роль волшебника Просперо исполнил у грузинского мастера Александр Калягин, и это самый неожиданный Просперо, какого мне доводилось видеть на сцене.Бывают спектакли, рождающиеся легко, непринужденно. "Буря" в Et Cetera - это, как кажется, плод долгой и трудной работы, которую впору назвать работой души. Не смею утверждать, что постановка пьесы, считающейся поэтическим завещанием Шекспира, стала театральным завещанием самого Стуруа (он, надеемся, не собирается оставлять сцену и подобно шекспировскому герою выбрасывать свой волшебный жезл), но какие-то прощальные ноты в этом очень искреннем, очень личном, почти исповедальном высказывании режиссера все же звучат. Исповедь трудно оценивать в категориях удача - неудача. Однако театральный критик поневоле вынужден оперировать именно этими категориями. И мне, признаться, показалась поначалу не очень удачной мысль режиссера назначить на роль Просперо Александра Калягина. С одной стороны, зная грузинского маэстро, трудно предположить, чтобы он руководствовался пошлой логикой: главную роль надо отдать начальнику. С другой - ну какой, право, из худрука Et Cetera Просперо! Мудрого отшельника, живущего на пустынном острове, познавшего тщету земных страстей и давно вытравившего из души скверну, в самый раз играть артисту с просветленным лицом Джона Гилгуда. Но Калягин... Его облик - земной и полнокровный. В его голосовых модуляциях сами собой звучат ернические ноты. Его талант раскинулся в широком диапазоне - от острого гротеска до столь же острого драматизма. Но просветленности в нем не разглядишь ни при каком свете. В его устах примиряющие слова Просперо, казалось, неизбежно будут напоминать ироничный рефрен незабвенного кота Леопольда : "Ребята, давайте жить дружно!". Но в том-то и стоит принципиальный и неожиданный замысел режиссера, что Калягин играет не просветленного мудреца, который к началу пьесы уже прошел сквозь горнило очищения (так у Шекспира). Он играет нервного, желчного, то и дело срывающегося на крик человека, в ужасе сбежавшего из трижды проклятого мира. Этот Просперо - не добрый и справедливый маг, он, скорее, чернокнижник. Только не прежней алхимической, а нынешней компьютерной эпохи. Он не пытается с помощью чар привести к покаянию своих обидчиков. Он просто хочет еще раз заглянуть людям в глаза и убедиться, что был прав в своем презрении к ним: для того-то и устраивает кораблекрушение у берегов своих владений. Начало "Бури", где Просперо - Калягин мрачно застыл в своем кресле, исполнено такой концентрации, что только по уши деревянные люди могут не почувствовать неуместности аплодисментов, которые раздаются в российском театре всякий раз, как только на сцене показывается какой-нибудь н. а. РФ. (Вот уж воистину пора объяснять перед началом спектаклей, что аплодировать появлению на сцене знаменитого артиста такой же моветон, как не отключать мобильные телефоны.) С подлинным отчаянием этот Просперо будет наблюдать потом из кресла за мелкими интригами попавшей на остров королевской челяди и за поведением собственного брата, узурпировавшего когда-то его (Просперо) трон. Все они как были, так и остались низкими, подлыми людишками, мало отличающимися от человека-пресмыкающегося Калибана (отличная работа Владимира Скворцова). Оттого-то проказливый дух Ариэль (пластичная и голосистая Наталья Благих) вдруг предстает перед выброшенными на берег героями как ангел смерти с мечом в руках. Оттого-то даже знаменитый монолог - "Мы созданы из вещества того же, что наши сны, / И сном окружена вся наша маленькая жизнь" (квинтэссенция шекспировской просветленной мудрости) - Калягин произносит с тем же желчным раздражением, что и прочие слова и монологи. Как дальневосточный шаман, этот Просперо сначала вешает за шеи тряпичные куклы, имитирующие врагов, а в финале готов повесить уже и самих человекообразных Калибанов. И только тут его словно бы поражает удар молнии. Перерождение волшебника похоже у Стуруа на обращение апостола Павла. Оно происходит неожиданно и в одночасье. Оно есть не плод собственных духовных усилий, но дарованная свыше благодать. Грузинский режиссер явно ставит спектакль не о скверном мире, достойном наказания, а о себе самом, тщетно пытающемся научиться прощать и любить своих врагов и понимающем, как трудно человеку пройти путь очищения без помощи свыше. Это неожиданный и очень глубокий взгляд на пьесу Шекспира. Тем обиднее, что его сценическое воплощение далеко (или пока далеко) от совершенства. Впечатляющие спецэффекты, придуманные давним соратником Стуруа Георгием Алекси-Месхишвили (на белых стенах сценического павильона творятся такие дигитальные чудеса, какие магам и не снились), сами по себе превосходны, но как-то не очень вяжутся с мудрой и печальной интонацией спектакля. Полеты героев на лонже, каббалистические знаки, неоновые круги, которые рисуют на сцене большим мечом, и прочий сценический трах-тибедох имеют отношение не столько к Шекспиру, сколько к фэнтези про злых волшебников. Ставшая уже фирменным знаком Стуруа театральность а-ля "грустный клоун" - походка вприпрыжечку, шляпа-котелок, зонтик над головой - тут одновременно и хороша (все выброшенные на берег герои напоминают артистов погорелого театра, а Просперо соответственно их недоброго режиссера), и выглядит немного дежавю. У каждого великого режиссера - а Стуруа, без сомнения, режиссер великий - есть свои тиражированные приемы, смотреть на которые уже неловко. Но в случае с "Бурей" думать о приемах как-то не хочется. Исповедальная нота тут так сильна, что, в сущности, заглушает и хорошую музыку Гии Канчели, и не очень смешные репризы клоунов в котелках, и сценический гром. Эта нота задает спектаклю тон. И она у Стуруа звучит высоко и чисто.