Игорь Золотовицкий: «Я очень послушный артист»

Режиссер Михаил Бычков выпустил в театре «Et Cetera» «Блаженный остров» по пьесе Миколы Кулиша — трагикомическую историю про Савватия Савельевича Гуски, который хотел спасти свою семью от революции, но сам погиб. Роль Гуски сыграл заслуженный артист России, ректор Школы-студии МХАТ Игорь Золотовицкий.

культура: Давайте начнем с чего-нибудь легкого. В последних спектаклях — «Дом» и «Офелия боится воды» в МХТ имени Чехова, «Блаженный остров» в «Et Cetera» — Вы играете главу семейства. Уловили момент, когда перешли от ролей героев-любовников к отцам?

Золотовицкий: (Смеется.) Говорите, начнем с чего-нибудь легкого, а вопрос-то грустный, про возраст. Да и про героя-любовника вы тоже преувеличили. Скорее, я эдакий резонер. Слава Богу, у меня этот переход легко произошел. Когда видишь, что взрослеешь, если не сказать стареешь, вместе с друзьями, становится легче. Вообще мне приятно пробовать разные способы эмоционального существования. Это всегда проблема для актеров, у которых уже есть стаж, определенный опыт. Очень мало режиссеров, способных вытащить из тебя то, чего ты сам не знаешь. Александр Александрович Калягин и другие культовые актеры научили меня не ограничиваться наработанными красками. Не зря же говорят, чем больше штампов, тем больше артист. В этом смысле благодаря Жене Гришковцу, Юре Бутусову я узнавал про себя что-то новое. Если возвращаться к сегодняшней премьере, то же самое сделал и Михаил Бычков, хотя с ним было не так легко работать.

культура: Почему?

Золотовицкий: Ему было интересно вытаскивать из меня то, что он придумал, то что я, может быть, и сам про себя не знал, не ожидал в себе увидеть. культура: А Вы сопротивлялись? Золотовицкий: Ну да. Я уже привык работать по-своему, знаю, как понравиться зрителю, где нужно немного покривляться, чтобы зааплодировали. А режиссер не позволял скатываться к привычным вещам.

культура: Есть такая театральная байка. Народная артистка СССР с множеством регалий репетирует роль с молодым режиссером. Тот ей, мол, говорит: «Мария Ивановна, а давайте вот так попробуем». «Нету!» — восклицает артистка. Так повторяется несколько раз, режиссер не выдерживает: «Да чего нет-то?» «Нет уже тех, кто мне мог советовать!»

Золотовицкий: А я другую байку знаю, связанную с Малым театром. Режиссер говорит актрисе: «Вы поймите, тут нюансы должны быть, коктейль человеческих переживаний, идущий по нарастающей»... «Громче, что ли?» — спросила актриса.

культура: Вы в этом смысле еще гибкий?

Золотовицкий: Должность ректора и педагога не дает мне права быть негибким. Все режиссеры, с которыми я работал, разные, со своими амбициями, видением мира, и каждый раз под них нужно подстраиваться. В этом смысле, мне кажется, я очень послушный артист. Уважаю режиссера. Даже если что-то бурчу в гримерке, то все равно это просто брюзжание. Вообще, все очень просто: или ты доверяешь режиссеру и делаешь то, что он хочет, или ты с ним не работаешь. У меня такой принцип. Я часто сталкивался с тем, что хорошие артисты хотели сыграть роли вне зависимости от режиссера. То есть они уже изначально были Гамлетами, Дон Жуанами, Королями Лирами, а режиссер им был не нужен. В итоге ничего хорошего не получалось. По мне, это самодеятельность. Вообще, режиссер очень одинокая профессия. Это такой ад: ты смотришь свой спектакль и уже ничего не можешь поправить. Уж лучше на сцене. Ты хоть и переживаешь, но что-то говоришь, делаешь.

культура: Чем Вам приглянулась эта роль?

Золотовицкий: Савватий напоминает мне папу. Если есть возможность, всегда играю про родителей. Они были простыми людьми, детьми войны. Встретились, как ни парадоксально звучит, тоже благодаря войне. Папа мой ушел из жизни, потому что мамы не стало. Думаю, Савватий такой же. Если не станет его близких, он не захочет жить. Он, конечно, может кричать, обзывать своих женщин дурами, но весь его страх — за них. Мне кажется, очень важно об этом говорить, потому что сегодня каждый боится за себя: за свои посты, благополучие... Я, вероятно, обобщаю, но, мне кажется, наступило время эгоизма. Таких Савватиев осталось мало. А надо, чтобы больше было. Тогда и жить по-другому будем. культура: «Блаженный остров» — метафора утопического места, где человек с семьей обретает счастье. Есть ли у Игоря Золотовицкого идеальный остров?

Золотовицкий: Ой... Конечно, это территория благополучия близких людей. Может, звучит банально, но для меня это так. С другой стороны, только у идиота может быть абсолютное счастье и абсолютно блаженный остров. Мы всегда найдем там каких-нибудь рыбаков, как в этой пьесе, которые все испортят. А может, и сами будем теми рыбаками... Человек — удивительное создание: обретая счастье, тут же его нивелирует, а потом и вовсе начинает от него страдать. Приезжаем из холода на прекрасный курорт, купаемся пару дней, загораем, и уже становится жарко, хочется под кондиционер, а то и домой. Человек — ненасытное животное. Блаженный остров у каждого свой, само слово «блаженный» сродни юродивому. Мне кажется, сегодня многие ищут тишины — не от слово «тихо», а от слова «покой». Я себя ловлю на том, что разучился отдыхать. Все время тревожусь за людей, за которых отвечаю, за пространство, в котором работаю. Подобные страхи, зловещие сны действуют разрушительно.

культура: После пресс-показа Вы сказали, что это очень простой спектакль. А ведь в эпоху постмодернизма стыдно взять и поставить внятную человеческую историю — коллеги и критики побьют камнями. Это мои ощущения.

Золотовицкий: Все правильно. У меня такие же ощущения. Мне кажется, мы сегодня боимся рассказывать простые истории: когда понятно, кто откуда пришел, кто эти люди, как относятся друг к другу. Все за сложностями гонимся. А в «Блаженном острове», с одной стороны, все очень просто, а с другой — играть это сложно. Вообще, это так естественно — беспокоиться за своих детей, семью, город, страну. Я думаю, режиссеры боятся подняться на один уровень с хорошей литературой, драматургией. Ее принижают, добавляют что-то свое, чтобы сегодняшний зритель понял, почувствовал сопричастность к чему-то модному. А сама история уходит. Я работал с разными режиссерами, и мне нравится, когда становишься вровень с тем же Чеховым и добавляешь к нему что-то из сегодняшней жизни. В «Иванове» Юрия Бутусова, где я сыграл, может быть, одну из лучших ролей, пьеса «идет» в обратную сторону. После каждой сцены Иванов стреляется. Но это есть и у Чехова: после каждой сцены герой принимает такое решение. Так происходит соединение с автором. А когда ставят перпендикулярно тексту, выдумывают нечто несуразное... Я вот хочу поучаствовать в жанре сторителлинг, когда классическое произведение пересказывается своими словами. Но это можно сделать один-два раза, а дальше снова тянет «покривляться», надеть на себя другую шкуру. Это же наша профессия! Хочу, чтобы меня не узнавали, хочу выходить за пределы своих возможностей, чтобы все удивлялись, как Золотовицкий еще может.

культура: За последние несколько сезонов почти в каждом московском театре появился спектакль, обращенный к советской эпохе и конкретно к революционному времени. Как думаете, почему?

Золотовицкий: Великий шекспировед Алексей Вадимович Бартошевич говорит, что каждое время выбирает одну из пьес Шекспира. Например, вдруг наступает пятилетие «Гамлета» или «Короля Лира». Мне кажется, в этом заключается ответ на вопрос. Сейчас бурлит, как и тогда бурлило. Слава Богу, не столь трагично, и тем не менее. Я недавно не мог заснуть, и вдруг, слышу, по телевизору идет передача про ЧК, о том, как они на спор расстреливали целые деревни. Это же было? Было. К стенке ставили за любое неправильное слово, мысль, косой взгляд. Дай Бог, чтобы такое никогда не повторилось, но некое неспокойствие сегодня присутствует. В людях вдруг проснулась ненависть к инакомыслию. Вчера еще только мы целовались и обнимались, а сегодня вдруг вылезла ненависть.

культура: Давайте закончим тоже чем-то несерьезным. У Вашего героя в «Блаженном острове» семь детей — и все девочки. Откроете секрет такой филигранной работы?

Золотовицкий: (Смеется.) Для меня это тоже секрет, потому что у меня двое сыновей. Зато у многих друзей по 5–10 детей. Как им удается? Не знаю.

культура: Хорошо. Тогда, по Вашим ощущениям, как не сойти с ума в окружении такого количества женщин?

Золотовицкий: Мой сын Алеша поставил в Центре драматургии и режиссуры прекрасную пьесу «Клятвенные девы». Она рассказывает об албанских женщинах. Если албанец уходит воевать, одна из старших женщин берет на себя его функции. Ее называют мужским именем, она ходит в мужской одежде. Не меняет сексуальную ориентацию, но становится хозяином дома. Это невероятная история. Здесь же, как мне кажется, все наоборот: мужчина сам может обабиться.

культура: При этом Ваш Савватий несет ответственность за свою семью. Ему близка дореволюционная иерархия ценностей. Советский период стер различия в полах, все вдруг стали товарищами. Сейчас с модой на феминизм институт семьи вообще кардинально изменился и, по моим ощущениям, не в лучшую сторону. А по Вашим?

Золотовицкий: По моим тоже. Я вообще против крайностей в любых проявлениях — в сексуальной ориентации, в толерантности или, наоборот, в нетерпимости. Что в мире происходит? Теперь в Европе есть средний пол. Детям в садике говорят, мол, определитесь, мальчики вы или девочки. И это так быстро распространяется. Да, мир сходит с ума. Я вроде толерантный, современный человек, общаюсь с людьми любых религиозных взглядов. Сам родом из Узбекистана, у меня прекрасные друзья-мусульмане. Мама говорила на украинском языке, потому что она родилась в еврейском гетто на Украине, потом уж русский выучила. Однако крайности меня травмируют, убивают. Люди начинают настаивать, что должно быть так, а не иначе. Давайте разрушим прошлые убеждения, навяжем свои. Ужас!

культура: В Вас тоже заканчивается терпение, когда речь о крайностях?

Золотовицкий: Да не терпение заканчивается, а разум уходит из этого мира. Перед тем как произошли известные события на Украине, я снимался там несколько лет в историческом фильме «Севастопольские рассказы». Если бы люди знали историю, понимали, к чему это ведет, трагичных событий бы не случилось. Конечно, надо понимать сегодняшний день, чувствовать его, но нельзя жить только веяниями моды, трендами, будь проклято это слово. Надо все-таки иметь в виду прошлое.