АДОЛЬФ ШАПИРО: "На Западе я бы Брэдбери не ставил. Только у нас"

Режиссер Адольф ШАПИРО заканчивает в московском Театре "Et Cetera" репетиции спектакля "451 градус по Фаренгейту". Роман, на основе которого он сам сделал инсценировку, был написан выдающимся американским писателем-фантастом Реем Брэдбери в 50-е годы прошлого столетия, но к нынешнему дню многие события сочиненной писателем антиутопии, похоже, сбылись. Роман о том, что достижения цивилизации губят ее самое, апеллирует к книге как наивысшему средоточию свободного разума и подлинных чувств. Именно на книги в антиутопии Брэдбери идет охота, а человечество тем временем потребляет примитивные экранные изображения, заслоняется от окружающего мира наушниками, утрачивает и способность, и потребность как в живом общении, так и в самостоятельном мышлении. - Адольф Яковлевич, книга, написанная более 50 лет назад, звучит уже не пророчеством, а свершившейся реальностью. Но хороший театр не любит лобовых ассоциаций. Вас это не смущает? - Фантастикой я никогда особенно не увлекался. Но вот перечитал Брэдбери и понял, что элементы фантастики у него - просто литературный прием. Смущает - не смущает? Конечно, хочется, как всегда, избежать прямых злободневных ассоциаций. А с другой стороны - описанная писателем картина мира соответствует моему восприятию происходящего у нас. Иначе бы не возникло желание взяться за постановку. Ведь то, что для одного - публицистика, для другого - кровь. Важно, удастся ли художественно убедительно это сделать. Перечитав роман, подумал: отчего в самые дурные времена считалось необходимостью, даже долгом высказаться по поводу происходящего вокруг, а ныне - чуть ли не дурной тон? Между тем как раз сегодня идет редкая по наглости атака на человека. И агрессия массовой культуры зашкаливает черту возможного предела (и по Цельсию, и по Фаренгейту). С редкой настойчивостью и примитивностью (это, похоже, входит в правила игры) из людей, как из глины, пытаются лепить все что угодно, внушать им, что они должны думать и чувствовать. Ну вот, почти цитирую одного из героев Брэдбери. Но если уж цитировать, лучше точно, и вот какое откровение писателя: "Фантастика - это наша действительность, доведенная до абсурда". - Вы сказали, что в современном театре стало немодно высказываться на общественно значимые темы. По-моему, это не совсем так, просто высказывания звучат иначе и зачастую, увы, весьма опосредованно и невнятно. - Возможно. Вы, понятное дело, больше смотрите спектаклей, чем я. - Вы считаете, что проекция событий романа на наше время - это проблема всего земного шара или только наша, отечественная? - Проблема глобальная, но у нас она, как водится, приобретает совсем уродливые черты. Знаете, если бы мне предложили ставить этот спектакль на Западе, я бы отказался. Там есть довольно много других форм сопротивления всеобщему оболваниванию. - Например? - Ну например, телеканалы, которые активно противостоят попсе, масскульту. У нас один - "Культура". Включая его, ловлю себя на мысли, что смотрю эмигрантский канал или канал другой страны. Ибо остальные до смешного единообразны - и в общественной позиции, и в эстетических устремлениях. Если нет альтернативного радио, альтернативного телевидения, значит - вперед к застою! - Значит ли это, что там кто-то озабочен "противоядием", а у нас никто не озабочен? Или мы, как всегда, опоздали? - Подозреваю, что процент людей, озабоченных будущим, всюду невысок. Вопрос - насколько они имеют возможность влиять на события, есть ли у них вера в то, что от них что-то зависит. Я имею в виду ту часть населения, которую принято называть интеллигенцией. Похоже, одни подняли ручки вверх, другие махнули на все рукой. И каждый нашел комфортное объяснение собственной капитуляции. Хитрить с самим собой - дело нехитрое. В результате - нет серьезного противостояния тем, кто задумал унификацию общества, и им довольно легко удается претворять свои мечты в жизнь. Тут проблема не только, не столько культурологическая, сколько социальная: мы на пути к принятию единоначалия, единомыслия и единовкусия. - У Брэдбери ясно, что это задумано. Но у нас, создается ощущение, - это просто бездумные действия временщиков или издержки неустойчивого капитализма. - Неверно! Все делается сознательно и целенаправленно. А как иначе? Если бы это не было задумано, кто-то наверху должен был бы сказать: стоп! Ведь телеканалы-то государственные, кажется? Другое дело, нельзя примитивно представлять ситуацию - собрались злоумышленники в бане и решили: сделаем это! Увы, происходящее обусловлено всем ходом общественной жизни. Ориентация на недумающего человека проводится последовательно. В ней нет ошибок и просветов. Когда что-то происходит случайно, это всегда имеет вид какого-то сумбура, коллажа; фрагментами так, фрагментами этак. Но тут все монолитно - начиная с программы новостей и кончая ледовым шоу или "Фабрикой звезд". К сожалению, уровень прозорливости наших граждан не больно высок, прибавьте к этому отсутствие стойких демократических традиций, хроническое отсутствие плюрализма. Вот почему захотел поставить Брэдбери. Знаю, кто-то скажет: дескать, впал в публицистику. Но мне в данном случае абсолютно все равно, кто что скажет. К тому же для меня Брэдбери не публицист, а прежде всего - поэт. - Вы долго руководили одним из лучших ТЮЗов нашей бывшей страны (Рижским) и не можете не знать, что такое молодежь. Да и сын ваш - еще ребенок. Надо думать, именно на детей и ложится основной прессинг происходящего, они ведь у нас - главные жертвы и компьютерных технологий, и телевидения... - У меня такое ощущение, что нынешнее состояние умов не столько опасно для детей, сколько для тех, кто их рожает и воспитывает. Главная мишень - поколение 20 - 30-летних, тех, которые уже не смогут передать своим детям настоящие ценности. Вот интересно - в коммунистическое время прямо говорили: воспитываем нового человека и т.д. и т.п. Сейчас так не говорят, но именно это и происходит. И распространяется, в частности, на состояние театра. Наш театр стремительно превращается в зрелищное предприятие. - И в чем это, по-вашему, выражается? - Не хочется останавливаться на сугубо профессиональных вещах. Речь о внутренней атмосфере, что ли. Прежний театр был неким интеллектуальным клубом. В гримерных обсуждались новые книги, художественные, политические события, люди театра были неравнодушны к тому, что происходило вокруг них. Постоянно шло сравнение себя, своего дела с тем, что происходит в других театрах, и в зарубежных в том числе. А сейчас этого нет - производство! - Разве нет? Как раз сравнение с западным театром присутствует постоянно, более того - пропагандируется. - Что пропагандируется? Вот Питер Брук привез на последний Чеховский фестиваль замечательный, на мой взгляд, спектакль "Сизве Банзи мертв", но он, к сожалению, не стал центром внимания и даже снискал определение "скучно". - Ну хорошо. Но современный немецкий театр, по крайней мере, спектакли Томаса Остермайера или Михаэля Тальхаймера, - это явные примеры серьезного, высокопрофессионального театрального высказывания. Там есть и социальная злость, и яркая ансамблевая игра, и внятная тема. Не знаю, о чем тамошние артисты говорят в гримерке, но им есть что сказать со сцены - это очевидно. - Наш театр сейчас очень асоциален. Разве не свидетельство тому, что ни один из ведущих театров по-настоящему не откликнулся на войну в Чечне? Кинематограф - да, театр - нет. Это ни о чем не говорит? Вообще-то, несмотря на то что я много работаю за рубежом, меня волнуют не столько их проблемы, сколько наши. Приезжаю, скажем, в Эстонию проводить мастер-класс с молодыми актерами и убеждаюсь - они замечательно знают свою культуру, историю театра. Чтят, изучают и Вольдемара Пансо, и Карела Ирда... Хотя прошли тот же постсоветский путь. А дома сталкиваюсь с тем, что молодые плохо знают Эфроса или Товстоногова. - Это, наверное, уже проблема школы. - Главная проблема - разрушение школы! Вот тут мы точно (и напрасно) догоняем Запад, где отдельные блестящие имена и театры не могут восполнить отсутствие театральной школы как национального института. Но интересно: там сейчас запущено огромное количество проектов, связанных с образованием. На спектакль деньги дают все труднее, на образование - охотно. Дело в том, что было проведено исследование работы университетов мира. По его результатам в десятку лучших университетов вошли только два европейских. Тут же образовательным программам дали зеленый свет. А показатель нашего отношения к собственной школе - это история со "Школой драматического искусства" Анатолия Васильева. Театр-лаборатория, в название которого вынесено слово "Школа" - как образовательное начало и место исследования и развития методики актерского и режиссерского мастерства, - оказался не нужен. У нас сейчас никто не ориентирован на долгосрочную отдачу, необходим быстрый коммерческий успех. Думаю, многие искренне не понимают, чем занимался Васильев, чего он там химичил. Где-то понимают. У нас - нет, и все тут. И что же, точка? Пусть выдающийся режиссер и теоретик занимается русским театром вне России? Так лучше, спокойнее? Недавно был в Венеции на Четвертом интернациональном фестивале, посвященном тренингу и работе актеров. Организовали его Германия совместно с Италией. Пригласили четырех режиссеров: Марию Хорне (США), Цезара Брие (Боливия), Римаса Туминаса (Литва) и меня. Тема - "Театр кентавров". Она рассматривалась в разных аспектах: артист и роль, личность и техника. Каждый из режиссеров работал с пятнадцатью - двадцатью артистами из разных стран. Нам было предложено, учитывая тему, построить занятия по своему усмотрению. Кто-то взялся за упражнения, кто-то за отрывки из пьес или целые акты. Актеры из разных групп посещали репетиции друг друга. В заключение состоялись открытые показы работ, профессиональные дискуссии, на которых присутствовали все участники (скоро выйдет книга, в ней будет опубликовано все, что там происходило). Короче, рабочая встреча образовательного характера. Это дело! Рискую кого-нибудь обидеть, но меня наши фестивали начинают до чертиков раздражать. Когда-то на них актеры смотрели спектакли друг друга, критики их обсуждали. Сейчас театр приезжает, показывает спектакль, на другой день уезжает, так и не поняв общей картины. Между прочим, в традиции русского художественного театра и спектакль не был конечной целью. Он был, в первую очередь, результатом разработки определенного художественного метода. - Это значит, что вы - убежденный сторонник репертуарной модели, а не интендантской? - Я - сторонник вообще какой-нибудь законченной модели. У нас тоже "театр-кентавр", только в ином смысле: голова в одной эпохе, туловище - в другой. Репертуарный театр требует особой системы взаимоотношений в труппе, посвящения каждого из его служителей интересам театра-дома, значит - отказа от чего-то. Собственно, с этого отказа и начался разговор Станиславского и Немировича в "Славянском базаре". Они еще точно не знали, к чему придут, но знали, от чего откажутся. Да, у меня есть тоска по репертуарному театру, но последние пятнадцать лет убедили в том, что вполне толковой и творчески плодотворной является западная интендантская модель. Порой кажется, что шесть - восемь недель работы там равняются году репетиций в театре, где тянется вялотекущий процесс. Тогда предпочтительнее пусть короткое, но полное погружение в материал всех, подписавших контракт. В общем, надо, чтобы было или одно, или другое. Иначе - уродство. Когда репертуарный театр превращается в гибрид с антрепризой, все запутывается. Знаете, есть старая байка о том, что актер - самое зависимое лицо. Ерунда! Ныне самые зависимые лица в театре - его руководители. Они вынуждены считаться со вся и всеми, не имеют никаких рычагов воздействия. Им приходится не руководить театром, а играть роли руководителей театра. Короче, любая модель театра красива своей завершенностью, чистотой формы, а тяни-толкай ужасен. - Между тем в вашем нынешнем спектакле тоже есть антрепризный момент - на роли приглашены Эльмо Нюганен из Таллина и Сергей Дрейден из Петербурга. - А разве я не в этой буче, боевой, кипучей? Когда пришла мысль ставить Брэдбери, сразу подумал о Театре "Et Cetera", куда меня давно звали. И надо сказать, не жалею. Театр согласился пригласить на спектакль нужных мне актеров и создал все возможности для работы. Впрочем, об этом после 20 декабря, после премьеры. - Вернемся к Брэдбери, роман которого вы назвали не совсем фантастикой. А как быть со смертоносным электрическим псом, который непостижимым для робота образом учуял перемену в сознании хозяина? - Сам не знаю... Конечно, изначально есть провокативный момент в этой постановке - делая спектакль на такую тему, не имеешь права оперировать приемами расхожего театра, то есть напустить много дыма, скрежета, устроить горящие глаза и прочее. Не знаю... - Не последнюю роль здесь должен сыграть сценограф. Вы пригласили знаменитого Бориса Заборова, который, в свою очередь, не совсем сценограф. - Да, в первую очередь, - это выдающийся живописец и скульптор. Театр - не главное дело его жизни, хотя он принимал участие в замечательных спектаклях "Комеди Франсез" - "Маскараде", "Амфитрионе", "Месяце в деревне". По заказу университета города Хайфы недавно Борис сделал скульптуру, посвященную книге. Книга - одна из основных тем его творчества. Его живопись как бы восстанавливает старые фотографии. В Италии вместе с Тонино Гуэррой он создавал экземпляры редких книг, придумал книги из бронзы... Ясно, почему мы вместе занялись Брэдбери?