Петер Штайн: Такое впечатление, что мои постановки приносят России несчастье

Всемирно известный немецкий режиссер Петер Штайн выпускает в театре «Et Cetera» пушкинского «Бориса Годунова». Накануне премьеры он рассказал The New Times, почему считает Пушкина одним из самых современных авторов и в чем видит параллели «смутного времени» с нынешней ситуацией в России

В 1993 году, когда Штайн приехал в Москву репетировать «Орестею», у Белого дома стояли танки. Постановка «Гамлета» в 1998 году совпала с дефолтом и обвалом рубля, а прошлогодняя работа над оперой Верди «Аида» в театре Станиславского и Немировича-Данченко — с событиями на Украине и присоединением Крыма.

Как так получается, что вы все время приезжаете работать в Россию в переломные исторические моменты?

Такое впечатление, что мои постановки приносят России несчастья.

Какой вам запомнилась Россия в октябре 1993 года?

Это была настоящая гражданская война. Слава богу, эти перемены обошлись для России малой кровью — все могло быть гораздо страшнее. Надеюсь, после жутких последствий Октябрьской революции 1917 года и страшных потерь во Второй мировой войне русский народ больше не захочет кровопролития из-за политической нестабильности.

Пушкин в помощь

Но ведь именно такой стала за последний год ситуация в России и в мире. Это как-то повлияло на вашу трактовку «Бориса Годунова»?

Обычно я ставлю пьесу, чтобы глубже проникнуть в ее смысл, а не для того, чтобы внести в нее образы, позаимствованные из телевизора или из интернета. Я взялся за «Бориса Годунова» в первую очередь потому, что люблю Пушкина и высоко его ценю. Уже года четыре занимаюсь этой пьесой! В 2010 году я поставил в Вене моноспектакль «Евгений Онегин» и до сих пор играю его. Кроме того, я выпустил три оперы Чайковского по произведениям Пушкина — «Мазепу», «Евгения Онегина» и «Пиковую даму». Были планы поставить оперу Мусоргского «Борис Годунов», но этот проект не состоялся.

Есть еще одна причина, по которой я решил обратиться в России именно к русскому автору, а не, скажем, к Шекспиру. Когда я в 98 году работал в Москве над «Гамлетом», мы половину репетиционного времени потратили на то, чтобы сделать достойный перевод. Все-таки перевод Бориса Пастернака не слишком точен: это скорее не перевод, а авторская обработка шекспировского текста. Вот я и решил, что теперь надо брать Пушкина, где уж точно не будет никаких «трудностей перевода».

Впрочем, вполне возможно, это была не самая лучшая идея. Ведь сразу возникла другая проблема: а как русские актеры произносят стихи Пушкина? Я — иностранец, но слышу и чувствую, что они не всегда достойно с этим справляются. Особенно молодые. Хотя, например, исполнитель роли Бориса Владимир Симонов и другие его опытные партнеры по сцене читают стихи прекрасно.

Иногда на репетициях мне кажется, что актерам не очень интересно то, что я им говорю. Они думают, наверное: «Ты же даже русского языка не знаешь! Так помолчи, а не объясняй нам, что такое Пушкин и его стихи». До премьеры остались считаные дни, но я до сих пор не нашел выхода из этой ситуации.

За «Борисом Годуновым» ходит слава пьесы, которую нельзя поставить. Мол, режиссера, взявшегося за эту трагедию, можно только пожалеть.

В пьесе 23 картины, совершенно разные по жанру. Гротесковые, комические или даже сцены в жанре «экшен». Это очень современное построение драматического произведения, и для XIX века оно было очень необычным. События стремительно развиваются, Пушкин переносит место действия из Кремля в Чудов монастырь, с литовской границы — на поле битвы, где сражаются русские с поляками. Мнение о том, что «Борис Годунов» не пригоден для постановки в театре, восходит скорее к XIX веку, чем к нашим дням. Режиссеры пытались как-то переработать эту пьесу, а я ставлю 23 разные по жанру картины именно так, как они написаны. Правда, все это нельзя сделать в одной декорации. Поэтому в эпизоде в Чудовом монастыре у нас на сцену выезжает небольшой постамент, на котором находится келья Пимена. А границу между Литвой и Россией обозначает шлагбаум.

Дорога к власти

После того как вы в 1970 году возглавили берлинский театр «Шаубюне», вас в Германии порой попрекали излишней политизированностью. А вот сейчас иногда кажется, что политика вас больше не интересует.

Она меня по-прежнему интересует, но в театре не нужна сиюминутная актуальность. Мне интересно не это.

А что?

Интересно наблюдать, как человек добивается власти, захватывает и какими средствами потом ее удерживает. Править Россией в «Борисе Годунове» стремятся и Самозванец, и сам Годунов. Но в пьесе они ни разу не встречаются, и Пушкин очень по-разному их преподносит и описывает. Борис долгие годы был регентом при царе Федоре и для того, чтобы прорваться к власти, отдал приказ убить царевича Димитрия. Убийство, совершенное много лет назад, всплывает в его памяти снова и снова, ему все время является призрак — окровавленное дитя. Но в какой-то момент Борис понимает, что выступил против божественного мироустройства — это происходит, когда патриарх рассказывает о чудесном исцелении слепого старика на могилке царевича Димитрия. Ведь что получается? Если царевич после смерти творит чудеса, то, значит, он причислен к лику святых. Именно это обстоятельство вызывает у Годунова муки совести, именно оно предопределило его кончину.

Что касается Григория Отрепьева, то у него ничего нет, кроме фантазии и незаурядных актерских способностей. Он умело использует недовольство народа правлением Бориса. Григорий способен убеждать людей без применения насилия. Поначалу кажется, что Пушкин относится к Самозванцу с большой симпатией. Перед нами молодой, активный человек, который, несмотря на свое стремление к вершинам власти, не хочет проливать русскую кровь — он несколько раз это в пьесе повторяет. Но это у него не получится. Народ, поначалу приветствовавший Самозванца, меняет свое мнение после убийства наследников Бориса. Выходит так, что Отрепьев тоже приходит к власти через смерть — совершает одно убийство за другим, чтобы стать царем. И это тоже приводит его к краху.

В пьесе Пушкина рвутся к власти не только Борис с Самозванцем, но и Марина Мнишек…

У нее только одно желание: стать царицей. Это как если бы Юлия Тимошенко стала претендовать на то, чтобы сменить Путина и захватить власть в России. И Мнишек полагает, что благодаря своей внешней привлекательности способна повлиять на Отрепьева.

И Борис, и Самозванец публично превозносят народ, но на самом деле считают его неблагодарной чернью. А Пушкин, по-вашему, с ними согласен?

Те, кто хочет власти, часто описывают народ как тяжело управляемую, инертную массу. Но Пушкин думает иначе. В его пьесе народу не интересно, выберут на царство Бориса или кого-то другого — это дело бояр. Но когда гнет делается невыносимым, народ начинает сопротивляться, его недовольство растет. Наступил голод — и люди говорят, что в этом виноват Борис, хоть он и открыл им житницы: во время правления царя Федора голода не было. Когда Москва выгорела от пожара, в этом тоже обвиняют Бориса.

Царь считает, что это неблагодарность, но на самом деле это нормальная попытка противостоять угнетателю. Поэтому народ в какой-то момент и кричит: «Да здравствует Димитрий!»

Самая решающая сила

Толпа в «Годунове» изменчива в своих пристрастиях. По-вашему, написанное Пушкиным характерно только для России? Или общество во всем мире так устроено?

Господи, ну конечно, это происходит во всем мире! Почитайте шекспировского «Юлия Цезаря» — вам станет ясно, что везде одно и то же. Римляне вначале кричали: «Да здравствует Брут!» Появляется Марк Антоний, и они с таким же восторгом приветствуют его. И речи, обращенные к народу, в обеих пьесах очень похожи. В «Борисе Годунове» речь боярина Пушкина настолько воспламеняет народ против Бориса и его наследников, что толпа бежит с криками «Да гибнет род Бориса Годунова!» Но когда на самом деле происходит убийство, люди вдруг понимают ужас происходящего и отстраняются от этого. Народ безмолвствует.

Почему?

Из страха, что все вернется на круги своя и останется по-прежнему. Зрители моего спектакля увидят это: я построил народную сцену так, что люди не просто молчат, они жмутся друг к другу, как будто боятся, что сейчас разразится гроза, — толпа сжимается на глазах.

А что вы скажете о властителях наших дней? Они по-прежнему манипулируют народным мнением или со времен Годунова что-то изменилось?

Безусловно, правящие круги до сих пор используют колебания настроений народа. Это мы видим сейчас в России, во время правления Путина. И те, кто управляют фашиствующими движениями на Украине, во Франции или Италии, тоже это используют. Они пытаются потворствовать популистским настроениям, и это очень опасно.

В 2014 году выяснилось, что институты, созданные после Второй мировой войны для урегулирования конфликтов в Европе, больше не работают. У вас нет ощущения, что мир, как в эпоху Годунова, снова вступает в «смутное время»?

Во всем мире сейчас набирают силу консервативные настроения, что сказывается на политическом ландшафте. Возьмите Европу, арабский Восток, Индию, Россию, наконец. В той же Европе есть силы, мечтающие о такой же политической системе, как в России, и Путин — их бог. Да-да, не удивляйтесь, многие европейские политики мечтают об авторитарном правлении. И, кстати, не случайно Кремль активно финансирует праворадикальные партии и, по-моему, даже не пытается это скрывать. К чему я обо всем этом? А к тому, что не зря Пушкина так волновала тема нечистой совести правителей. Всем, кто стоит у власти, очень легко сделать свою совесть нечистой. Они боятся недовольства народа, нечистая совесть подталкивает их на новые нечестные поступки, количество которых растет как снежный ком.

Когда долго стоишь у кормила власти, то постепенно теряешь представление о реальности и просто сходишь с ума. Так было везде, во все времена, во всех странах. Но политики порой забывают о том, что историческая перспектива все время меняется, и твоя власть, какой бы прочной она ни казалась, может рухнуть в одно мгновение. Вспомним: за три картины до финала Самозванец исчезает из пьесы, а в следующем эпизоде умирает Борис Годунов. Правители уходят. А «Борис Годунов» заканчивается народной сценой. Мне кажется, это не случайно. Власть не должна забывать, что самая решающая сила в истории — все-таки народ.