Подписка на новости
Поиск по сайту
Обычная версия сайта
Заказ билетов:
+7 (495) 781 781 1
Пушкинская карта

МОСКОВСКИЙ ТЕАТР «Et Cetera»

Et Cetera

художественный руководитель александр калягин

главный режиссер Роберт Стуруа

Пресса

Страшный Суд был вчера

Наталия Каминская
журнал "Сцена" №4 , 01.09.2017
«Ревизор. Версия» по Н.Гоголю. Режиссер Роберт Стуруа. Художник Александр Боровский. Театр Et cetera. Премьера 16 мая 2017


О том, что молодого Хлестакова в спектакле Стуруа сыграет справивший свое 75-летие Александр Калягин, было известно задолго до премьеры, и театральный люд гадал, что бы это могло значить? Согласитесь, одно дело пустой человек, мот и враль в возрасте двадцати с небольшим лет, и совсем другое -  пожилой человек тех же умственных и моральных кондиций. Тут уж не комедия, тут трагедией попахивает.

Однако Роберт Стуруа не стал искать в пьесе ни  характерность, ни  бытовые психологические мотивировки, ни даже  социальную остроту. Что он тщательнейшим образом вычитал у Гоголя, так это пред- (а, может, и пост-) апокалиптический морок. Действие у него и художника Александра Боровского происходит в  пустом пространстве, хотите, на античных руинах, хотите – в старом заброшенном театре, а хотите, –  даже на пороге нашего и того света. Уходящие высоко в поднебесье стены с зияющими проемами окон, в которые льется нездешний свет и которые в ключевые минуты действия прошивают адские молнии, – вот место, где стремительно пролетает история о том, как Городничий принял черт знает, кого за ревизора из Петербурга. Стуруа заметно купировал пьесу, изменил или даже вымарал несколько хрестоматийных сцен, и все же сама история осталась внятной. Правда, не столько комической, сколько устрашающей.

Она держится на двух ярких фигурах: Городничем, которого играет Владимир Скворцов, и Хлестакове - Александре Калягине. Городничий в меру молод, брутален, явно глядит в Наполеоны. Хлестаков же – дряхлая развалина, на протяжении всего действия пребывающая в инвалидной коляске. И это существо чиновники уездного городка принимают за важную птицу!

Режиссер последовательно убеждает нас в том, что в мире такого Городничего и таких его подчиненных окончательно разрушились какие угодно логические связи. Чиновники практически неотличимы друг от друга, черной стайкой в смятении пересекают они пусто пространство, быстро произносят отдельные реплики. Сцена взятки, где каждый раскрывает свой характер и где обычно актеры наигрываются вволю, здесь, считайте, отменена. Хотя, конечно, взятка была, но подана она таким образом, что сцена эта становится одной из ключевых в понимании режиссерского замысла. О ней – в свой черед.

Пока же о Хлестакове-Калягине, о поразительном образе, который навевает жалость и печаль, временами напоминая нам о Дядюшке из пьесы Достоевского. Этот Хлестаков не протестует в трактире, просто жалуется на голод. Не завирается в доме у Городничего – сладко грезит о том, что, черт его знает, было или не было, но теперь, на закате жизни уж точно не сбудется. При виде атакующих его дам Анны Андреевны (Наталья Благих) и Марьи Антоновны (Кристина Гагуа) он впадает в умиление и даже робость – где уж мне, куда уж мне, вот если бы лет эдак пятьдесят назад…   Надо ли говорить что бежит он из дома Сквозник-Дмухановского не потому, что запахло жареным, а от невозможной в его годы и в его состоянии эмоциональной нагрузки.

Калягин играет эту старость и немочь, эти мечты о не сбывшемся и старческие притязания на опеку с невероятно тонкими подробностями. Вздрагивают руки, влажнеет глаз, веселость прерывается внезапным забытьем, любование женской прелестью (а Марья Антоновна здесь тонкая, прелестная девица с косой, прямо с палехской шкатулки) сменяется печальной прострацией. Чем тоньше и филиграннее игра Калягина, тем сильнее ощущение какой-то всеобщей деформации реальности. И только одна  сила здесь вполне себе не выдумана и не пригрезилась, но гипертрофировалась до невероятности – это страх возмездия. В пустых вневременных чертогах стайка чиновников, предводительствуемая Городничим, напоминает временами нежить. А, может, это нежить и есть, и действие происходит в предбаннике ада, вот только вновь прибывшие грешники еще по инерции держатся за прежние привычки и представления о жизни? Столько наворовали, так набеспредельничались, что любое вторжение извне вызывает у них апокалиптический ужас разоблачения. Оттого-то и принимают дряхлого инвалида за важную птицу. И вот, накормив-напоив «ревизора», собираются они в стаю, раскрывают пасть большого саквояжа и молча кидают туда мзду, кто сколько может. Они делают это на автомате, не наведавшись к персоне поодиночке, не прощупав почву, – сцена взяток, как уже было сказано, в спектакле отсутствует. На пороге ада эти персонажи продолжают следовать стереотипам преступного поведения, потому что так давно заведено, на этом свет стоит!


Немая сцена напоминает картину Брюллова «Последний день Помпеи», когда вся компания воздевает руки к небесам, будто дождавшись Страшного суда. И он приходит – тот же Калягин-Хлестаков, но на своих двоих, твердым пружинистым шагом. Был ли весь предыдущий сюжет кошмаром Городничего, или реальный ревизор притворился на время Хлестаковым, остается только гадать. Одно очевидно – Страшный суд уже идет, но многочисленные наши Городничие продолжают и в нем действовать по давно заведенным ими правилам. Других-то и не знают.