Пресса
5:00
2024
2023
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
К нам приехал "Ревизор.Версия": Александр Калягин предстал в образе инфернального Хлестакова
Слава Шадронов
Окно в Москву ,
16.08.2017
На всякий случай, однако, к названию исходной пьесы пририсовано "версия", хотя главная "фишка" этой "версии" - она же и главный маркетинговый "манок": в роли Хлестакова выступает Александр Калягин, к чьему 75-летию и осуществлена постановка "Ревизора". И не то чтоб это сильно удивляло - старожилы припоминают (включая меня, я застал еще на старой новоарбатской сцене) "Дон Кихота" в "версии" Морфова, где Калягин выступал в заглавной роли при поджаром и высоком Санчо-Владимире Симонове.
С тех пор, конечно, прошел не один десяток лет, но ведь и развитие театра, в том числе театра Et cetera, значительно ускорилось за отчетный период, нынче и не таким "версиям" мало удивляются.
К тому же ход у Стуруа (при том что очевидно: не кастинг проводился под концепцию, но концепция подверстывалась под кастинг, а у Калягина своя рука владыка, и играя Хлестакова, он еще по щадящему варианту выбирает, а захочет - Ромео сыграет, захочет - хоть Красную Шапочку) даже не чисто формальный.
Хлестаков не просто возрастной и грузный, он сидит в инвалидном кресле, у него полный старческий набор Паркинсон-Альцгеймер, подслеповат, глуховат и о себе такой герой мог бы сказать, как недавно признался в интервью журналу "Тайны звезд" Слава Зайцев: "руки трясутся, скоро не смогу ходить".
Так что здесь Хлестаков ничего из себя не воображает (и даже не соображает), а просто уездные чиновники бессовестны и вместе с тем трусливы настолько, что и недееспособного готовы принять за всесильного. Сцены с Анной Андреевной и Марьей Антоновной при таком раскладе заставляют вспомнить "Дядюшкин сон" Достоевского.
Однако нетрудно догадаться заранее, беспомощность этого Хлестакова - лишь видимость, да и неинтересно было бы Калягину играть полуживого слепоглухого безногого старика - после предыдущих их со Стуруа совместных работ в "Буре" и "Ничего себе местечко для кормления собак", где худрук уже примерял на себя амплуа проницательного и владетельного мага.
Нынешний Хлестаков - из того же разряда инфернальных персонажей, и едва-едва оперативно симулировав маразм, он превращается в "настоящего ревизора", к финалу его каталка едет пустой, не считая саквояжа с деньгами-взятками, сам же Ревизор выходит с палочкой на своих двоих (ну хорошо, "троих") и, рекомендуясь Иваном Александровичем, требует всех сей же час к себе.
Для остальных героев, судя по позам "немой сцены", подошедшим бы модернистской скульптурной композиции на тему страданий грешников в аду, это оказывается страшным сюрпризом, для стороннего наблюдателя (говорю за себя) такой "ревизор с развязкой" понятен заранее.
Стуруа с первых минут, отсекая от гоголевского первоисточника что можно и нельзя, оставляя от него почти буквально "рожки на ножки" (и ножек-то не оставляя, если совсем уж буквально), отбрасывает все горизонтальные, бытовые, психологические, исторические связи внутри пьесы вместе с самим текстом пьесы, но постоянно обозначает метафизическую вертикаль в пространстве своего спектакля: внутри трехъярусной "ржавой" выгородки с проемами (идея сценографии А. Боровского) ходит вверх-вниз огромная подвесная люстра, все время что-нибудь падает или, наоборот, взлетает, хлопает, вспыхивает огнем, а Бобчинский и Добчинский выскакивают из люка, словно черти из табакерки - апокалиптический настрой не оставляет сомнений в серьезности режиссерских намерений, у Гоголя единственным положительным героем все-таки был смех, у Стуруа нет и такого, он суров и мрачен, впрочем, отчасти и комичен в этой своей натужной мрачности.
Персонажи беспрестанно крестятся по всякому поводу и без, особенно усердствует кривобокая глухонемая богомольная Авдотья (Елизавета Рыжих) в монашеской рясе.
Помимо Авдотьи языка лишился, довольствуясь лишь членораздельным бормотанием, которое понимает лишь Хлестаков, слуга Осип (Григорий Старостин).
Анна Андреевна и Марья Антоновна (Наталья Благих и Кристина Гагуа) между тем с подачи гуманного постановщика сохранили человекообразный вид, оставшись дамой приятной и дамой приятной во всех отношениях соответственно.
Труднее всего пришлось Городничему - но Владимир Скворцов тоже не впервые работает со Стуруа, и если вспомнить его Калибана из "Бури", с которым у Городничего в подобной "версии" обнаруживается немало общего (тот и другой полагают, что владеют неким куском территории, а вдруг выясняется, что некто могущественный проводит на ней свои магические эксперименты), то в образе градоначальника многое проясняется.
И вообще нынешнего "Ревизора" Стуруа невозможно воспринимать вне репертуарного и стилистического контекста "Et cetera", так легко и органична эта "версия" вписывается в один ряд не только с "Ничего себе местечко для кормления собак", но и с "Борисом Годуновым", и это я исхожу только из того, что видел сам, а ведь не всю афишу театра успеваю освоить.
Впервые не обнаруживаю в выходных данных спектакля Стуруа упоминания Канчели - зато в остатках пятого гоголевского акта персонажи выходят под хор евреев из "Набукко", а на поклоны выносят граммофон и он сопровождает овации фонограммой вариаций на темы... гимна США.
С тех пор, конечно, прошел не один десяток лет, но ведь и развитие театра, в том числе театра Et cetera, значительно ускорилось за отчетный период, нынче и не таким "версиям" мало удивляются.
К тому же ход у Стуруа (при том что очевидно: не кастинг проводился под концепцию, но концепция подверстывалась под кастинг, а у Калягина своя рука владыка, и играя Хлестакова, он еще по щадящему варианту выбирает, а захочет - Ромео сыграет, захочет - хоть Красную Шапочку) даже не чисто формальный.
Хлестаков не просто возрастной и грузный, он сидит в инвалидном кресле, у него полный старческий набор Паркинсон-Альцгеймер, подслеповат, глуховат и о себе такой герой мог бы сказать, как недавно признался в интервью журналу "Тайны звезд" Слава Зайцев: "руки трясутся, скоро не смогу ходить".
Так что здесь Хлестаков ничего из себя не воображает (и даже не соображает), а просто уездные чиновники бессовестны и вместе с тем трусливы настолько, что и недееспособного готовы принять за всесильного. Сцены с Анной Андреевной и Марьей Антоновной при таком раскладе заставляют вспомнить "Дядюшкин сон" Достоевского.
Однако нетрудно догадаться заранее, беспомощность этого Хлестакова - лишь видимость, да и неинтересно было бы Калягину играть полуживого слепоглухого безногого старика - после предыдущих их со Стуруа совместных работ в "Буре" и "Ничего себе местечко для кормления собак", где худрук уже примерял на себя амплуа проницательного и владетельного мага.
Нынешний Хлестаков - из того же разряда инфернальных персонажей, и едва-едва оперативно симулировав маразм, он превращается в "настоящего ревизора", к финалу его каталка едет пустой, не считая саквояжа с деньгами-взятками, сам же Ревизор выходит с палочкой на своих двоих (ну хорошо, "троих") и, рекомендуясь Иваном Александровичем, требует всех сей же час к себе.
Для остальных героев, судя по позам "немой сцены", подошедшим бы модернистской скульптурной композиции на тему страданий грешников в аду, это оказывается страшным сюрпризом, для стороннего наблюдателя (говорю за себя) такой "ревизор с развязкой" понятен заранее.
Стуруа с первых минут, отсекая от гоголевского первоисточника что можно и нельзя, оставляя от него почти буквально "рожки на ножки" (и ножек-то не оставляя, если совсем уж буквально), отбрасывает все горизонтальные, бытовые, психологические, исторические связи внутри пьесы вместе с самим текстом пьесы, но постоянно обозначает метафизическую вертикаль в пространстве своего спектакля: внутри трехъярусной "ржавой" выгородки с проемами (идея сценографии А. Боровского) ходит вверх-вниз огромная подвесная люстра, все время что-нибудь падает или, наоборот, взлетает, хлопает, вспыхивает огнем, а Бобчинский и Добчинский выскакивают из люка, словно черти из табакерки - апокалиптический настрой не оставляет сомнений в серьезности режиссерских намерений, у Гоголя единственным положительным героем все-таки был смех, у Стуруа нет и такого, он суров и мрачен, впрочем, отчасти и комичен в этой своей натужной мрачности.
Персонажи беспрестанно крестятся по всякому поводу и без, особенно усердствует кривобокая глухонемая богомольная Авдотья (Елизавета Рыжих) в монашеской рясе.
Помимо Авдотьи языка лишился, довольствуясь лишь членораздельным бормотанием, которое понимает лишь Хлестаков, слуга Осип (Григорий Старостин).
Анна Андреевна и Марья Антоновна (Наталья Благих и Кристина Гагуа) между тем с подачи гуманного постановщика сохранили человекообразный вид, оставшись дамой приятной и дамой приятной во всех отношениях соответственно.
Труднее всего пришлось Городничему - но Владимир Скворцов тоже не впервые работает со Стуруа, и если вспомнить его Калибана из "Бури", с которым у Городничего в подобной "версии" обнаруживается немало общего (тот и другой полагают, что владеют неким куском территории, а вдруг выясняется, что некто могущественный проводит на ней свои магические эксперименты), то в образе градоначальника многое проясняется.
И вообще нынешнего "Ревизора" Стуруа невозможно воспринимать вне репертуарного и стилистического контекста "Et cetera", так легко и органична эта "версия" вписывается в один ряд не только с "Ничего себе местечко для кормления собак", но и с "Борисом Годуновым", и это я исхожу только из того, что видел сам, а ведь не всю афишу театра успеваю освоить.
Впервые не обнаруживаю в выходных данных спектакля Стуруа упоминания Канчели - зато в остатках пятого гоголевского акта персонажи выходят под хор евреев из "Набукко", а на поклоны выносят граммофон и он сопровождает овации фонограммой вариаций на темы... гимна США.